Самая страшная книга 2025 - Юлия Саймоназари
Силы утекали. Может, если это быстрее все закончится, подумал Славка, то он быстрее и проснется, а рядом окажутся мама, папа и бабушка. А на Новый год они пойдут гулять в город: там каток, большая красивая елка и много ларечков со всякими вкусностями. Да, вот так все и будет, надо только…
Мальчик открыл глаза. И тут же пожалел, что решил сдаться.
Дед Помрех занимал половину актового зала – растекся по полу вонючей грудой, почти заслоняя собой тетку с пианино и часть елки. Его шубу и шапку словно склеили из тысяч рваных лоскутов шкур, тряпок, обрывков бумаги, косточек и клочков меха. По лохматой грязно-серой бороде текли желтые слюни вперемешку с белесой жижей, похожей на стухшую простоквашу. Лицо походило на огромный сваренный кусок мяса со складками бурой кожи. Помрех тяжело дышал – с хрипами и свистом.
Его рука поднялась – из-под шубы показался мясистый палец с куском серой плесени вместо ногтя. Одна из складок на лице дернулась, оттуда захрипело.
– Те помре, та тож помре, – говорил дед, задыхаясь на каждом слове, и вел пальцем по рядам детей на скамейках. – Эта ж помре.
Палец остановился на Славке – слезы ручьем брызнули из глаз мальчика, точно плотину прорвало.
– А эт ще не помре, – процедил Помрех, закашлялся и выдал сгусток желтой слизи с белыми прожилками себе на бороду.
Дед согнул и разогнул палец – щелкнула кость. Потом повторил жест.
– Иди, – сказал дяденька за спиной. – Он тебя зовет. Пора тебе. Ну, давай, не бойся.
Идти к этому?! Славка сильно устал, у него все болело, голова кружилась, от слез уже щипало кожу на щеках. Но идти? Ну уж нет.
Собравшись с силами, мальчик вскочил на ноги и бросился к двери, через которую вошел в зал вместе с Виталиной Аркадьевной. Но ее там больше не было – только гладкая стена, выкрашенная желтым. Славка развернулся. Выход оставался один – тот самый, откуда явился ужасный Дед Помрех. Но тогда придется пройти мимо него и той серой тетки. Страшно до жути, но выбора нет.
– Я домой хочу! – крикнул Славка и побежал.
Он старался не смотреть под ноги, когда его ботинки зачавкали по шубе Помреха. От вони закладывало нос, кашель рвался наружу, но Славка терпел. Рука деда со свистом рассекла воздух рядом, пытаясь схватить мальчика, но он чудом увернулся.
Серая тетка спрыгнула со стульчика, грохнулась плашмя на пол, закрывая собой выход. Славка перепрыгнул через нее, но костлявые пальцы цапнули его за лодыжку. Тетка засмеялась, втаскивая его обратно в зал:
– Пора не пора, уходи со двора, ха-ха! Пора-пора!
Славка пнул ее в лицо – что-то хрустнуло, а хватка разжалась. Прополз немного на четвереньках, затем кое-как поднялся на ноги и припустил бегом.
Коридор за актовым залом напоминал тот, в котором руки утащили папу, – та же плитка на стенах, но грязная и старая. Славка видел красные разводы, отпечатки ладоней – отражение терялось за ними. Коридор повернул вправо, затем влево, потом опять влево. Повороты встречались все чаще, а затем мальчик уперся в перекресток – во все четыре стороны отходили точно такие же куски белых веток, как та, по которой он бежал. Славка наугад повернул направо, но скоро опять увидел развилку.
Бежать уже не было сил, но он попытался. Свернув теперь налево, Славка неожиданно вылетел в огромную комнату, потолок которой терялся далеко вверху во мраке. Грязная плитка покрывала здесь не только стены, но и пол. Пахло сыростью и подвалом.
Комната заканчивалась тупиком. Славка развернулся, чтобы бежать обратно, но дверной проем пропал. За спиной раздались шлепки и чавканье.
– Те ще не помре, – хриплый голос эхом отпрыгивал от стен. – На-ад помре.
Славка сел на пол, плакал и звал маму. Но никто не пришел.
Сильные пальцы обхватили его поперек живота, подняли в воздух. Дед Помрех поднес мальчика к себе, прижал к вонючей шубе. Вдавил, поглощая маленькое тельце.
Красная пелена перед глазами Славки померкла, что-то жидкое и густое лезло в рот и ноздри.
Тьма поглотила все. Боли больше не было. Больше не было ничего.
* * *
Света зябко поежилась, выпрыгивая из автобуса на остановке. От дыхания валил пар, какой-то мужик толкнул ее, протискиваясь к ларьку, но она даже не стала возмущаться – не хотелось портить настроение. Аврал на работе позади, до дома рукой подать – там горячий кофе, плед и мамины пирожки с капустой. Светины любимые, между прочим.
Она посмотрела на часы – утренник уже начался, так что Макс со Славкой вернутся нескоро. Жалко, что из-за самодурства начальника не получилось самой сходить на праздник – Славку обычно не заставишь выступать на сцене, а тут он целый стих подготовил, забавно было бы посмотреть. Но что уж теперь…
Прячась за остановкой от морозного ветра, Света невольно взглянула налево – там, в темноте декабрьского вечера, маячили яркие огоньки. Похоже, «скорая помощь» и полиция на перекрестке. Явно что-то случилось.
Сердце кольнуло иголкой тревоги: этот перекресток как раз на пути к садику. Впрочем, мало ли, там толпы народу ходят каждый день. Но…
Света достала телефон, по памяти набрала номер. Длинные гудки вплывали в уши, вгоняя тревожную иголку еще глубже в плоть. Не отвечает. Хотя там же утренник, ну конечно. Потом увидит и перезвонит.
Но.
Пока оставалось это «но», любые объяснения казались пустышкой. Света вздохнула и решительно зашагала к перекрестку.
Врачи в синей униформе грузили носилки в машину – на них громко стонал мужчина. Ни его лица, ни одежды Света рассмотреть не успела.
Неподалеку, вписавшись в заборчик, пристроилась легковушка. Около нее на снегу сидел еще один мужчина, обхватив руками голову, а рядом с ним возвышался полицейский с планшетом.
Кого-то сбили. Видимо, не насмерть, что грело душу, пусть даже это были незнакомые люди.
Но вот взгляд скользнул немного в сторону, туда, где все еще суетились два врача «скорой помощи».
На обочине дороги, прикрытый плотной тканью, сиротливо лежал крохотный комочек.
Иголка сломалась.
Света упала на колени и истошно завыла.
Оксана Заугольная
Хищнец
Андрюшка был человеком. По крайней мере, так всегда утверждал его отец Никита Петрович.
«Плавает как утка, крякает как утка, не иначе как утка, – любил говорить он. И переиначивал на свой лад. – Ты выглядишь как человек, говоришь как человек, думаешь
