Чак Хоган - Штамм Закат

А еще Зак увидел трость, прислоненную к стене пеще­ры. На волчьей голове в верху трости играли отсветы пла­мени.

Профессор Сетракян.

Нет!

Да.

Голос прозвучал прямо в его голове, ответив на мыслен­ный крик с такой силой и властностью, с какой, по мнению Зака, с ним мог бы говорить только Бог, если бы когда-нибудь ответил на его молитвы.

Но это не был голос Бога. Так выражала свою повели­тельную мощь стоявшая перед ним тощая тварь.

— Папа, — прошептал Зак.

Его отец все время находился рядом с профессором. Глаза мальчика наполнились слезами.

— Папа...

Губы Зака двигались, но воздух перестал выталкивать слова изо рта. Его легкие замкнулись. Зак стал хлопать по карманам в поисках ингалятора. Колени мальчика подо­гнулись, и он повалился на землю.

Келли бесстрастно наблюдала за мучениями сына. Вла­дыка уже давно собрался уничтожить Келли. Он не привык к неповиновению. В его понимании Келли должна была мгновенно обратить мальчика, и он не мог уразуметь, по­чему она этого не сделала.

Только сейчас Владыка понял причину происшедшего. Связь между Келли и мальчиком была невероятно сильна. Ее привязанность к сыну обладала такой мощью, что Келли, вместо того чтобы обратить мальчика самостоятельно, при­несла его Владыке как драгоценный дар: только верховный вампир мог обратить ее ребенка.

То был акт преданности. За этим подношением стояла человеческая страсть — предшественница вампирской жаж­ды, но получилось, что эта жажда — высшая страсть вампи­ров — оказалась слабее человеческой любви.

А ведь Владыка действительно испытывал жажду. И маль­чик был прекрасным человеческим экземпляром. Он дол­жен был бы счесть привилегией — принять обращение от самого Владыки.

Вот только дело было в том, что сейчас, во мраке насту­пающей ночи — ночи человечества, — Владыка начал видеть некоторые вещи в новом ракурсе.

Он вдруг оценил пользу выжидания.

Тварь почувствовала, что в грудной клетке мальчика про­исходит что-то неладное. Сначала сердце Зака зачастило, а теперь пульс замедлился. Мальчик лежал на земле, схва­тившись за горло. Стоявший над ним Владыка уколол свой большой палец острым когтем среднего и, следя, чтобы из ранки не выскочил ни один червь, позволил одной крохот­ной белой капельке упасть в раскрытый рот мальчика — пря­мо на запавший язык.

Неожиданно Зак застонал и с силой втянул в себя воздух. Во рту он почувствовал странный вкус — меди и горячей кам­форы, — но уже через несколько секунд нормальное дыха­ние восстановилось. Однажды, на спор, Зак лизнул контак­ты девятивольтной батареи. Именно такой же разряд он почувствовал и сейчас, за мгновение до того, как его легкие разомкнулись. Мальчик посмотрел снизу вверх на Влады­ку—на эту тварь, это существо, это воплощение повелитель­ной мощи, — и во взгляде его не было уже ничего другого, кроме благоговения исцеленного перед целителем.

Воскресенье, 28 ноября

После того как по всем городам и местностям земного шара, и без того уже встревоженным сообщениями из Нью-Йорка, прокатились нарастающие волны необъяснимых исчезновений...

после того как слухи и безумные россказни - о том, что по ночам исчезнувшие возвращаются в свои дома, обуреваемые нечеловечески­ми желаниями, - стали распространяться со скоростью лесного по­жара, опережая шествие самой пандемии...

после того как слова «вампиризм» и «чума» наконец стали про­износить даже власти предержащие...

после того как системы экономики, средств информации и транспорта стали разваливаться по всей планете...

мир осознал, что он стоит на краю бездны, и началась полно­масштабная паника.

А затем последовали катастрофические аварии на атомных станциях. Одна за другой.

По причине применения оружия массового поражения и опусто­шения целых регионов никакая официальная версия событий и ни­какая их хронология не могут быть установлены и тем более прове­рены - ни сейчас, ни когда-либо в будущем. То, что написано ниже, -всего лишь принятая гипотеза, хотя лучше назвать это «наиболее вероятным предположением», основанным на представлении о том, как были выстроены костяшки домино, до того как начала падать первая из них.

После аварии на китайской атомной станции второй расплав реактора - построенного корпорацией «Стоунхарт» - произошел на атомной станции в Хадере*, на западном побережье Израиля. В атмосферу взметнулось радиоактивное облако, содержащее изото­пы разных элементов, в том числе цезия и теллура. Теплые средизем­номорские ветры понесли заразу как в северном направлении - на территорию Сирии, Турции и, через Черное море, России, - так и в восточном: на Ирак и северный Иран.

В качестве причины был назван ядерный терроризм, и многие стали показывать пальцами на Пакистан. Пакистан отверг лю­бые обвинения, между тем как заседание кабинета министров Из­раиля, последовавшее за чрезвычайным созывом кнессета, было рас­ценено как военный совет. Сирия и Кипр потребовали международ­ного осуждения Израиля, равно как возмещения причиненного им ущерба, а Иран объявил, что вампирское проклятие - явно еврейско­го происхождения.

Президент и премьер-министр Пакистана, посчитав, что ава­рия на АЭС послужит Израилю предлогом для начала военных дей­ствий, вынудили парламент дать согласие на превентивный атом­ный удар шестью боеголовками.

Израиль реализовал свой потенциал второго удара и ответил тем же.

Иран произвел бомбежку Израиля и немедленно объявил о своей победе. В ответ Индия выпустила ракеты с пятнадцатикилотон-ными боеголовками по Пакистану и Ирану.

Северная Корея, подстегнутая страхом чумного заражения рав­но как затяжным голодом, ударила по Южной Корее, и ее войска перешли через тридцать восьмую параллель.

КНР позволила себе втянуться в этот конфликт, пытаясь от­влечь мировую общественность от катастрофической аварии на китайском реакторе.

Ядерные взрывы спровоцировали землетрясения и извержения вулканов. Последние выбросили в атмосферу несметное количество пепла, а также колоссальные объемы сернистого ангидрида и угле­кислого газа.

Горели города, пылали нефтяные поля, пожирая ежедневно мил­лионы баррелей нефти, и людям не удавалось погасить бесчисленные пожары невиданной силы.

Эти дымовые трубы безостановочно посылали в атмосферу, и без того перенасыщенную пеплом, чудовищные черные клубы; аэрозоли разносились по всей планете; потеря солнечного света на поверхно­сти земли доходила до 80-90 процентов.

Планета все больше и больше надвигала на себя леденящий капю­шон сажи.

Не осталось ни одного человеческого поселения, которое не испы­тало бы на себе воздействия этого черного колпака; нарастал хаос, но вместе с ним росла и уверенность в скором Вознесении праведных. Города превратились в ядовитые тюрьмы, автомагистрали - в бес­конечные свалки машин. Границы США с Канадой и Мексикой были закрыты; нелегалов, пересекающих РиоГранде, встречал мощ­ный заградительный огонь. Но даже этих пограничных мер хвати­ло ненадолго.

Над Манхэттеном недвижно висела тяжелая радиоактивная туча; небо на какое-то время обрело тёмнокрасный цвет, но вскоре сажа, скопившаяся в атмосфере, и вовсе перекрыла солнечный свет. Наступившие сумерки казались каким-то театральным эффек­том - ведь в то время суток, которое еще недавно называлось «свет­лым», часы по-прежнему исправно показывали день, - однако это был не театр, а самая настоящая реальность.

У береговой линии океан стал серебристо-черным - это в воде от­ражалось небо. Затем наступила пора пепельных дождей. Осадки сами по себе не убивали, просто все вокруг становилось черным. На­конец стихли последние сигналы тревоги, и из подвалов повалили орды вампиров, чтобы заявить права на мир, который они теперь считали своим.

Фет наконец нашел Нору. Она сидела на рельсах в не­драх тоннеля под Гудзоном. Рядом спала ее мама, положив голову на колени дочери, а Нора, оберегая сон больной женщины, тихонько поглаживала ее седые волосы.

— Нора, — сказал Фет, садясь рядом. — Пойдем... Позволь мне помочь тебе... И твоей маме...

— Мариела, — прошептала Нора. — Ее зовут Мариела.

Не в силах более сдерживаться, она уткнулась лицом в пле­чо Фета и разрыдалась — по-простому, по-бабьи, завывая и со­трясаясь всем телом.

Вскоре вернулся Эф. Он обследовал соседний, идущий на восток ствол тоннеля, где пытался найти Зака. Обессилен­ная, изнуренная Нора впилась в него глазами, полными боли и надежды, и даже попыталась было встать, но забота о маме помешала ей сделать это.