Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
– Сынок, тебе туда точно надо? – У волонтера были отвислые усы, как у маскарона на Карловом мосту, который служил пражанам предупреждающим знаком: дела плохи, если Влтава поднялась до усов.
– Мой дед не берет трубку, – ответил Петр, тяжело дыша. Лодка обогнула фонарь и подплыла к лестнице.
– Дед живет рядом, у Чертовки, – сказал Петр, закрываясь рукой от ветра.
– Прыгай, подвезу.
Петр не колеблясь расстался с велосипедом, на который копил полгода. Осторожно сошел по скользким ступенькам и перелез в лодку. Волонтер заработал веслом. Он неплохо подготовился: в лодке лежали тканевые носилки, аптечка, каска, свитера, запасные жилеты, упаковки с минералкой.
«Будто мало воды», – подумал Петр угрюмо.
Кампа, которую путеводители поэтично называли «пражской Венецией», превратилась в Венецию буквально. Улицы стали каналами, окна первых этажей – иллюминаторами погрузившихся в пучину подлодок. Камеры наблюдения в упор рассматривали белых барашков на волнах. Дома с высоким цоколем были затоплены до нижних отливов, но останавливаться на достигнутом река явно не намеревалась. Она разграбила хозяйственный магазин. Флаконы с шампунями скапливались на карнизе дома, уменьшившегося на этаж. Табуретка колыхалась на волнах и настойчиво стучала в оконное стекло. Петр проводил взором беспечную семейку уток, плавающих между мокрыми кронами деревьев-утопленников.
– Вон тот дом! – указал он.
– В подъезд придется нырять, – прикинул волонтер.
– Попробую через окно, – сказал Петр, радуясь, что окна первого этажа пока что оставались на поверхности. Мимо, со стороны Сововых мельниц, пронесся катер со спасателями. Над черепичными крышами отряхивался от дождя винт вертолета.
– Надеюсь, и мои внуки будут меня так же сильно любить, – сказал волонтер.
Лодка потерлась боком о фасад. Петр выпрямился, широко расставив ноги. Форточка дедушкиного окна была распахнута.
– Не свались!
– Постараюсь! – Петр поставил ногу на отлив. Уцепился за раму, это оказалось довольно просто. Проще, чем дотянуться до оконной ручки изнутри.
– Деда! – крикнул Петр в заполоненную тенями гостиную, думая о том, почему дедушка не закрыл форточку, ведь он так переживал о своей библиотеке! Со стены таращилась пустыми глазницами африканская маска, которую Петр побаивался в детстве. На кухне затрезвонил телефон. От неожиданного звука Петр едва не сверзился в воду, но волонтер подстраховал, схватив его за поясницу.
– Подсадите, пожалуйста.
– Есть подсадить!
Извиваясь ужом, Петр полез в форточку, неловко приземлился на пол, вскочил, потирая ушибленное колено, и распахнул окно.
– Пришвартуй меня, парень.
Петр привязал к батарее веревку, которую волонтер ему бросил. Телефон замолчал. Тишина в квартире не на шутку тревожила.
– Может, его уже эвакуировали, – предположил волонтер, перебираясь через подоконник. – Ого, сколько книг.
– Дед – профессор, – не без гордости пояснил Петр. – Преподавал историю в Карловом университете.
– Серьезная коллекция. – Волонтер оглядел развешенные по стенам ритуальные ножи, шаманские бубны, черно-белые фотографии, на которых у людей из раззявленных ртов вырывалась похожая на зефир эктоплазма. – Сколько же бесценных вещей повредит вода, – вздохнул он.
Петру, переполняемому дурными предчувствиями, было не до вещей. Он вышел в коридор и обомлел.
– Сюда!
Дедушка скорчился на палаце у приотворенных входных дверей. Из подъезда несло тиной. Дедушка был одет для прогулки: легкий плащ, вельветовые брюки, туфли с перфорацией. У Петра защемило сердце.
– Деда…
– Пан профессор! Спокойно, он живой!
Дедушка открыл глаза. Его лицо пожелтело, черты заострились, бисеринки пота выступили на лбу и залысине.
– Что у вас болит, пан профессор?
– Что-то в спине, – еле слышно сказал дедушка. – И плечи.
– Я за носилками. – Волонтер кинулся в гостиную.
– Внук…
– Тише, деда. Не двигайся.
– Слушай меня.
Петр наклонился к задыхающемуся старику, подумал, что его любимый пан профессор – ровесник Чехословакии.
– Это очень важно.
– Я слушаю.
– Дом Томаша…
Томашем звали старшего брата дедушки, умершего, когда Петр был маленьким. У Томаша не было семьи, и земельный участок под Прагой унаследовал брат. Но и спустя много лет дедушка называл кирпичную хибарку «домом Томаша».
– С домом все в порядке. – Петр подумал, что прямо сейчас Бероунка, Огрже, Сазава и прочие чешские реки вошли в сговор и уничтожают милые беззащитные деревеньки.
– В саду, под липой…
– Давай потом, деда…
Старческие пальцы стиснули запястье Петра. Дед смотрел на него лихорадочно блестящими глазами.
– Под липой закопан ящик. Как только сможешь, поезжай туда и убедись, что река не вымыла его на поверхность.
В гостиной волонтер слез с подоконника.
– Что за ящик? – спросил удивленный Петр.
– Он должен быть в земле, – просипел дедушка.
– Как вы тут, держитесь? – Волонтер принялся расстилать на полу носилки. Петр смотрел на деда во все глаза.
– Никому ни слова, – прошептал старик. – Особенно родителям. Заново закопай его, если понадобится. Но не открывай, слышишь? Не открывай и не трогай.
– Мы вас немного пошевелим, – предупредил усатый волонтер.
– Подождите секунду, – попросил дедушка. Слабеющая рука потянула к себе внука.
– Ты понял?
– Что в нем? – спросил Петр. Он думал о пиратских сокровищах, зарытых в саду двоюродного деда.
– Представь, что это бомба, – сказал старик. – И веди себя с ним так, словно это бомба.
Он смежил веки. Белесые губы зашевелились. Петр знал, что его дед не посещает церковь даже по праздникам. Но сейчас дед истово молился, используя латынь.
В лодке, скользящей по улицам-каналам, держа дедушку за руку, Петр подумал еще кое о чем, и эта мысль, похожая на мерзкого водяного, проникшего в лагуну мозга, заставила его леденеть.
Вдруг в ящике скелет?
Петр видел немало триллеров.
Вдруг его драгоценный дед, респектабельный профессор истории – убийца, закапывающий жертв в саду?
Спустя неделю Петр сидел у больничной койки. Пара бессонных ночей отпечаталась синяками в подглазьях, пальцы со скушенными до мяса ногтями нервно барабанили по коленям. Дед спал и прерывисто похрапывал во сне. Трубки ползли от пульсоксиметра на его пальце, от манжеты на худом плече, от электродов на голой груди к монитору. Врач сказал, у деда был инфаркт, но его состояние стабилизируется.
Тучи сгинули с неба. Августовское солнце заливало светом реанимационную палату и Кунратицкий лес за окном. Водный вал устремился вниз по течению, заразил яростью Лабе и отправился рушить Германию. Потоп унес жизни семнадцати человек и ста тридцати четырех животных в Пражском зоопарке. Власти оценивали ущерб в семьдесят три миллиарда крон.
А мысли Петра занимал дом дяди Томаша. Он смотрел на экран работающего в углу телевизора. Во дворце Вальдштейна расчищали подвалы. Техники бродили по туннелям из фильмов ужасов – по метро. Показывали руины Карлинских зданий, визит президента Гавела на чумазый Карлов мост. Брали интервью у рыдающих беженцев.
А между Петром и выпуском новостей затесался сад Томаша, куда Петр наведался позавчера. Болото, чавкающее и засасывающее резиновые сапоги. Деревня потихоньку оживала,
