Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич

Квартира-студия в Строгино была куплена после развода и не ассоциировалась с прошлым. Климов надел халат, откупорил бутылку виски. В стакане задребезжали ледышки. Летний ветер, проникая сквозь распахнутые настежь окна, ласкал кожу. Луна серебрила зеркальную гладь: Климов сорвал репродукцию Гойи и повесил на гвоздь Вурдалака. Он не видел призраков, но чуял: они там, в дубовом овале с четырьмя отпочковавшимися клычочками, и среди них – один особенный призрак…

– Я готов, – проговорил Климов. – Ты это, поиграй, а, на гитарке поиграй – злиться не стану. А хочешь, историю расскажи. Я внимательный слушатель.

Он напряженно вглядывался в амальгаму и вздрогнул от вибрации запасного мобильника. Схватил телефон, повертелся, словно собираясь вышвырнуть его в окно, однако, передумав, чиркнул по экрану. Звонил директор музея, Шелкопрядов.

– Анатолий Евсеевич?

– Вы живы! – пролепетал старик.

– И чего бы мне умирать?

– Это зеркало – враг человеческий. Оно коварно! Оно высосет вас досуха, рассказывая свои басни! Пока оно находилось в основном зале… – Шелкопрядов закашлял. – Оно отравляло всех, кто в него смотрелся. А главное, тех, кто его слушал…

Климов пригубил виски. Сиплый голос в динамиках подтверждал догадку. Вурдалак пощадил Шелкопрядова, значит, и он, Климов, сумеет найти к тайне подход. Умирали слабаки: меланхоличный наследник трона, туповатый Амир, юнец, который, как и все юнцы, понятия не имел об истинной сути вещей. Но упрямый директор музея вышел сухим из воды, и Климов выйдет подавно.

– Нужно было закопать его, – стонал Шелкопрядов. – Раз уж его нельзя разбить – а разбить его нельзя! Я думал, мой Дима внутри, но оно лжет. В темноте оно не причинит вам вреда. Молю вас…

Климов отнял мобильник от уха. По обоям гуляли отсветы пламени. Пламя вычерчивало фигуру Климова. Телефон спикировал на ковер, а следом и стакан с виски. Климов обернулся.

Презрев законы физики, Вурдалак растекся по стене. Как лужа с округлыми краями, как озеро, окантованное коричневым бережком – дубовой рамой. Загнутые вниз и вверх листочки выросли до длины перочинных лезвий, а само зеркало теперь занимало четверть стены.

Климов шагнул вперед.

В пройме, проевшей стену, он увидел зрительный зал. Огонь охватил декорации в глубине, распространялся по кулисам и креслам. Из марева к квартире ковыляли люди. Живые дымящиеся головешки. Они стенали безмолвно и заламывали руки, их плоть пузырилась и трескалась, выпуская красные языки. Несчастные прогорали изнутри, как трухлявые деревья, но хромали по проходу. Жар пламени коснулся ошеломленного лица Климова.

«Это лишь призраки, – сказал он себе. – Они не опасны».

Климов зажмурился. Представил обугленные клешни, тянущиеся из зеркала. Скворчащий жир. Но когда он открыл глаза, призраки пропали. Вурдалак вернул привычные размеры и очертания.

«Он проверяет меня», – подумал Климов.

Зеркало смирно, по-зеркальи отражало то, что должно было отражать. Но жемчужный туман курился в овале. А потом раздались голоса, сразу несколько, и один из них принадлежал тому, кого Климов когда-то потерял. Зеркало сказало:

«Пожарные машины пронеслись…»

Максим Кабир

Максим Кабир

Ящики

Часть первая. Почтовая тайна

«Никто не приносил письмо,

Оно пришло сюда само».

Лев Лосев.

Пролог

2002

Пожарные машины пронеслись по набережной мимо бывших мельниц и памятника композитору Сметане, по пояс погруженному в воду. Вода была коричневой и страшной, еще никогда Петр так не боялся воды. Влтава бушевала, атакуя арки средневекового моста, которые больше не казались нерушимыми. Петр с ужасом представил, как пролеты и опоры распадаются, башни, скульптуры, желания, загаданные туристами у статуи Яна Непомуцкого, замурованные сокровища, мечник Брунсвик – все это падает в осатаневшую реку, и мост разделяет участь своего предшественника, покоящегося в донном иле.

«Спасите», – обратился Петр непонятно к кому.

За пожарными машинами проехали, причитая, желтые автомобили скорой помощи и полицейские «шкоды». Вертолет кружил над Старым Городом, пронзительно хрупкий на фоне сердитого неба, свинцовых, как река, туч. Бурливую поверхность Влтавы от набережной отделяло два ряда кирпичей, и ее уровень все поднимался. По течению сплавлялись кувыркающиеся бревна, выкорчеванные деревья, разный мусор. Петр увидел стиральную машинку, застрявшую между сваями восьмисотлетней плотины. Плотина практически скрылась под водой.

– Потоп, потоп! – закричал бородач в женском парике и рваной тельняшке и принялся танцевать, подставляя загорелую физиономию мелкому дождю. – Аллилуйя, мы подохнем, спасибо, Господи!

Ветер выл, передразнивая сирены, и окатывал редких пешеходов моросью. Бесхозный ярко-красный зонт чертенком проскакал по газону. Пожилая женщина в дождевике хныкала, схватившись за голову, глядя, как тонет город. По радио сказали, семнадцать километров подземных туннелей затоплены. Эскалаторы ведут в грязную от мазута и машинного масла воду.

– Идите к черту! – радостно завопил бородач.

Петр опомнился. Оседлал велосипед и закрутил педали. Колеса разрезали лужи, которые становились все глубже. Ручей журчал в пассаже, где еще вчера толпились иностранцы. Мешки с песком привалились к витринам магазинов. Голый по пояс мужчина высунулся из лавки и вылил на брусчатку ведро воды. Бледные лица маячили в окнах. Страх и стихия владели Прагой.

Петр поехал по мосту, мысленно подбадривая пригорюнившиеся статуи святых. У Блаженного Августина пасся экскаватор и толпились копы. Осознание, что под ним Влтава, впервые пугало Петра до жути.

– Куда? – гаркнул велосипедисту молодой полицейский. – Возвращайся назад! Кампу эвакуируют!

– Там мой дед! – крикнул Петр.

Полицейский ругнулся и махнул рукой: как знаешь! Резиденция чешских королей таяла в серой дымке. Река продолжалась там, где прежде под мостом была брусчатка. Петр глянул через парапет и вздрогнул, сообразив, что эти пятна под водой, под рябью – крыши автомобилей. Влтава залила Кампу, остров, на котором Петр вырос. Вспомнилась книжка про водяных: ее маленькому Петру читал дедушка. Тысячелетняя вода – так сказал диктор. Что бы это ни значило, прямо сейчас она смывала деревни, убивала людей и животных, вызывала замыкания в линиях электропередач и грозила выпустить злобных джиннов из ламп химических предприятий. В девяносто шестом Петру было четырнадцать, он хорошо помнил майский ураган, потрепавший столицу и окрестности, и тогда муниципалитет уверял, что предпримет необходимые меры для защиты города от стихийных бедствий: противопаводковые мероприятия включали промывку канализационных стоков, устранение пробоин в набережных, установку мобильных стен… А спустя шесть лет повторялась история даже не майского урагана, а катастрофы тысяча восемьсот сорок пятого года…

«В тысячелетней воде резвятся водяные», – подумал Петр и удивился собственным мыслям.

Волны били о ступеньки, принося с собой грязную пену, покрышки и пивные банки. Петр спешился, заметив надувную