Черная изба - Анна Лунёва
Оставшись одна, Катя стащила колготки, сняла футболку, расстегнула лифчик. Сложила все на лавку, нерешительно взялась за резинку трусов.
Когда-то давно, лет в шесть, у нее на животе непонятно откуда появился шарик, небольшой и мягкий, который смешно катался между пальцами. Доктор покачал головой и сказал, что нужна операция, и мама, отвернувшись от Кати, зашлась в сухих коротких рыданиях под его недовольным взглядом. Дальше была детская больница с крашенными в синий стенами, злая торопливая медсестра, помогавшая ей, голой и напуганной, забраться на каталку и накрыться дырявой простынкой, – «Быстрее, быстрее, у меня там таких еще две палаты, что ты корячишься, как бабка старая», – страшная комната ожидания, где ее для экономии места уложили валетом на одну каталку с только что вывезенным из операционной маленьким смуглым мальчиком. Мальчик лежал очень тихо, глаза его были закрыты, а по своду стопы вилась засохшая струйка крови, и Катя как-то сразу и окончательно поняла, что сейчас умрет.
Больше всего она в тот момент жалела о том, что уже никогда не увидит маму, да еще стыдно было своей наготы среди полностью одетых в белое женщин и мужчин. Слезы текли сами, сколько она ни пыталась их сдерживать, и медсестра, уже другая, толстая и ласковая, подошла к ней и протянула раскрытую упаковку со стерильным бинтом. Катя громко и некрасиво сморкалась, стараясь не высунуться слишком сильно из-под спасительной простынки, которая отделяла ее от холодной, пахнущей спиртом и озоном смерти, а слезы все лились и лились, и нос все закладывало и закладывало, и доброй медсестре надоело ее жалеть, и она ушла, оставив Катю наедине с этой огромной стерильной комнатой и засохшей кровью на чужой ноге. Все обошлось, конечно, липому удалили, но Катя запомнила это ощущение беспомощной наготы, беззащитности и близкой смерти. Раздевание при посторонних всегда отбрасывало ее назад, в те детские чувства. Но истерика тут ничем не поможет. Зарина велела быть спокойной, слушаться, притвориться, что расслабилась.
Катя подошла к двери в парную, потянула ее на себя. Дверь открылась неожиданно легко, и оттуда вышло ароматное облако горячего пара. В полумраке виднелась сетка с камнями и два яруса струганых деревянных полков, тоже застеленных белыми простынями. Пахло в парной так, как пах чай, которым ее поили в доме, – ромашкой и мятой. Катя решилась, стянула трусы и быстро юркнула в пар, захлопнув за собой дверь.
Почти сразу, как будто стояла снаружи и ждала, в парную вошла Наталья Степановна с большой деревянной кружкой. Вслед за ней в узкую дверь просочилась Зарина.
– Ох, Катерина, какая же ты у нас красавица! – Старуха восхищенно оглядела Катю. – Стройная, гладенькая, все при ней! Правда, Зарина? Только глазки какие напуганные, нехорошо! Ну-ка, давай согреемся чуток!
Она сунула ей в руки кружку. Внутри колыхалось что-то черное, похожее то ли на черничное желе, то ли на мазут. Тяжелый приторный запах коснулся Катиных ноздрей, и сердце пустилось вскачь, как вспугнутый заяц.
– Пей, Катюша. – Наталья Степановна внимательно смотрела Кате в лицо. В полутьме ее морщины сгладились, сделав старуху очень похожей на Елену Алексеевну. Только у той Катя никогда не видела такого алчного, жесткого взгляда.
«Соберись», – сказала себе Катя, медленно поднося кружку к губам. Жидкость качнулась, запах усилился, вызывая желание швырнуть отраву подальше в угол. Но так не пойдет, нет, надо, чтобы все выглядело естественно. Ну же, всего один глоток…
Подавиться этой дрянью оказалось легче легкого, а вот проглотить наверняка было бы задачей посложнее. Неужели хоть кто-то справлялся? Как только рот наполнился тягучей плотной жидкостью, рвотный рефлекс сразу дал о себе знать, и Катя согнулась пополам, пачкая себя, чистые белые простыни, решетчатый деревянный пол. Кружка выпала и покатилась к двери, разливая содержимое по полу. Нестерпимая вонь усилилась до предела, запахло горелым – наверное, несколько капель попало на камни.
– Ай, Катерина, какая же ты неуклюжая! – услышала Катя у себя над головой недовольный голос бабки. – Все засвинячила, ты полюбуйся только! Зарина, неси нам новые простыни! В моечной посмотри, там в шкафу на нижней полке!
– Давайте я еще налью. – Катя увидела, как пухлая рука в родинках подняла кружку. – Там термос на шкафу, да, Наталья Степановна?
– Налей, налей, – сварливо отозвалась та, – нам тут истерики ни к чему. Слышишь, Катерина? Ну-ка, глотни-ка воды из ковшика, умойся! Садись давай на полок, сейчас тебя парить будем березовым веничком! Да чего там эта чурка возится так долго?
Она заставила Катю выпрямиться и под руку довела до полка. Стащила с него грязную простыню и усадила девушку прямо на голые доски.
Стукнула толстая деревянная дверь.
– Вот, Наталья Степановна, я принесла. Давайте я ее сама попою, – предложила Зарина, подходя к Кате с кружкой в руках.
– А простыни что, не нашла? – Бабка сердито цыкнула. – Давай, да следи, чтоб опять не выплюнула, у меня там не цистерна сварена!
Обод деревянной кружки ткнулся в Катины губы. Кружка по-прежнему воняла той гадостью, но цвет был не такой насыщенный, и жидкость уже не напоминала желе.
– Пейте, Катя. – Зарина наклонила кружку, и в горло Кате полился обычный сладкий черный чай. Она глотала, вытирая обеими руками выступившие на глазах слезы.
– Что, допила?
– Допила, Наталья Степановна. – Зарина продемонстрировала пустую кружку.
Бабка открыла дверь парной и поманила Зарину за собой.
– Ну пойдем тогда, а девочка пусть отдыхает, прогревается. Да простыни грязные прихвати, а то дух-то какой тяжелый от них поднялся.
Дверь за ними закрылась, и Катя вдруг почувствовала, что ей не хватает воздуха. Она вдохнула глубже – слизистую ожгло разогретым паром, голову повело. Так и угореть можно! Может быть, лечь? Она вытянулась на полке, устроилась поудобнее и закрыла глаза, стараясь дышать спокойно и медленно. Нужно сделать вид, что эта дрянь подействовала, а то, чего доброго, заставят пить еще.
Под веками плавали красные круги, переплетались, сливались, образовывали причудливые фигуры. Кате вдруг почудилось, что доски под ней качаются и расползаются, что она вот-вот упадет. Она подскочила и с размаху приложилась рукой о каменку – пальцы обожгло. Это все еще Крысина таблетка или она просто сомлела от жара? Дышать становилось все труднее. Катя ощупью нашла дверь, толкнула ее и вывалилась в моечную, но и там все пропиталось отвратительным запахом. Катя не могла думать ни о чем, кроме воздуха, даже на то, что она голая, было уже наплевать. Дышать! Она толкнула дверь, ведущую из моечной в комнату с диванами.
Там все было залито золотым закатным светом. Наталья Степановна в кресле, спиной к Кате, что-то неторопливо выговаривала Зарине, а сбоку, у жерла печки, на низкой скамеечке сидела Маруся в длинном платье и шуровала кочергой. Катя пригляделась и заметила, что у ног женщины грудой свалена ее одежда. Вот Маруся разогнулась, взяла из кучи Катин свитер… и затолкала его в огонь!
– Вы что делаете?! – в ужасе закричала Катя, и три головы повернулись к ней.
– Ты куда выскочила? – ахнула Маруся, вскакивая. – Ну-ка брысь назад!
– Катюш, не кричи. – Наталья Степановна, охнув, поднялась из кресла и пошла к Кате. – Так надо, не волнуйся, Катюш. Мы тебе другую одежду купим, зачем тебе эти обноски…
– Это не обноски! – Катя поймала тревожный взгляд Зарины и осеклась.
– Катюш, так надо. – Старуха опять вцепилась ей в локоть и повела обратно в парную. – Это же обновление, очищение, понимаешь? Ты выспишься, отлежишься – и поедем с тобой в город, по магазинам, купим, что понравится. Ленка моя, знаешь, какая талантливая до этого дела? И одежку подберем, и обувку – все подружки обзавидуются! Зарина, – крикнула она через плечо, – неси простынку и чаек! Не прогрелась девочка, не расслабилась, надо еще посидеть…
Зарина застелила полок свежей простыней, усадила Катю и снова сунула ей кружку со сладким чаем. Катя медленно пила, закрыв глаза и твердя про себя: «Спокойно, спокойно, спокойно…» На изнанке век вертелись золотые и красные круги, звуки то отдалялись, то приближались. Неужели всего одна капля этой дряни может сотворить такое? А что было бы от целой кружки? Господи, там не одного
