Черная изба - Анна Лунёва
– Я… – Катя отчаянно искала предлог задержаться. – Я Светлане Геннадьевне мамин номер не дала!
– Да разберется она! – отмахнулась Маруся. – Приедет в колледж – там в документах посмотрит.
– Нет, – запаниковала Катя, – пожалуйста, это же еще не скоро! Мама рано спать ложится!
– Тьфу ты, пропасть! Ну, говори номер, я ей передам!
– Она забудет! Дайте я запишу! – Катины мысли путались, она отчаянно шарила взглядом по комнате. Вот лежит планшет, может быть, схватить его и попытаться выйти в интернет? Нет, а если правда нет связи? И ведь их тут трое, а она одна, Зарина ей в драке помогать не будет.
– Да не забудет она. – Маруся схватила ее за руку и попыталась вывести из кухни. Силы у нее было с избытком, но открыто бороться с Катей она, видимо, пока опасалась. Катя вцепилась в дверной косяк.
– Нет, пожалуйста, запишите! Нужно обязательно позвонить маме! – Она готова была расплакаться, как ребенок, который всеми правдами и неправдами пытается отвертеться от визита к зубному.
Маруся с досадливым вздохом отпустила ее руку и утопала куда-то по коридору. Навстречу ей из полумрака вышла Крыса, и Катя со странным облегчением впилась взглядом в знакомое лицо, еще из той жизни, где не было никаких чертей и убийств. На лице было обычное полубрезгливое выражение – как всегда, когда она смотрела на Катю.
– Вы еще здесь, Чернова? Еще что-то забыли?
– Н-нет. – Катя изо всех сил впилась ногтями в ладони. – То есть да, мой телефон. Можно мне его назад?
– Он в машине, – пожала плечами Светлана Геннадьевна. – Я отдам Марусе, заберете утром.
– А можно сейчас? – спросила Катя, уже ни на что не надеясь.
– Зачем вам телефон в бане? – Крыса прошла в прихожую, и Катя, как на веревочке, потянулась за ней. Та сняла с вешалки пуховик, надела, достала из кармана шапку.
– Светуль, может, останешься? – Маруся тоже вынырнула из коридора с клетчатым тетрадным листком в руке. – Мало ли, помочь…
Та покачала головой:
– У меня работа, завтра зачет с утра. А еще нужно к родителям забежать отметиться.
– Зачет! – отчаянно вскрикнула Катя. – Светлана Геннадьевна, я же тогда завтра на зачет не успею, а у меня уже по фармакологии пересдача!
– Я вам зачту автоматом. – Крыса повернулась и толкнула дверь в сени, где стояла обувь. Катя замерла. Вот когда она со всей ясностью поняла, что Зарина права. Квартира, жених – это все какие-то эфемерные материи, а вот зачет по хирургии автоматом… Если бы она хотя бы сказала, что договорится о пересдаче…
– Пиши давай. – Маруся сунула ей в руки листок и карандаш. – Не слышишь, торопится человек.
Катя чувствовала, как в уголках век закипают слезы. Она взяла листок, приложила к стене и коряво нацарапала на ней одиннадцать цифр маминого номера, прорвав в паре мест бумагу. Цифры расплывались перед глазами.
– Возьми, Света, возьми. – Откуда-то из коридора снова возникла Наталья Степановна, уже в домашнем платье и длинной распахнутой шубе поверх. Она взяла из Катиной руки бумажку и сунула ее Крысе в карман. – Позвонить не забудь!
– Угу, – буркнула та, выходя в сени. За ней протолкнулась Маруся. Наталья Степановна вышла за ними, потом вернулась с Катиными ботинками.
– Давай, Катюша, обувайся. Тут недалеко, через двор, можно в кофточке дойти, а вот ботиночки надо надеть, не в носках же по снегу шлепать, правильно? Обувайся прямо здесь, не переживай, Маруся потом подотрет.
«Они же чуть не пол моют за вами», – вспомнила Катя. Час назад она бы просто подумала, что старуха Липатова помешана на чистоте, но теперь у нее возникли сомнения. Зарина, которую все это время не замечали, как раз вышла из кухни и перехватила ее взгляд.
– Ты, Зарина, никак, помогать взялась? – Старуха, кряхтя, нагнулась и поставила ботинки перед Катей. Она начала неловко пихать в них ноги.
– Да, Наталья Степановна, – опять чуть поклонилась Зарина. – Нужно ведь, чтобы все хорошо прошло.
26
Баня была сложена из толстых круглых бревен, кое-где на них выступали янтарные слезинки смолы. Узкие окошечки под самой крышей дышали паром, из трубы поднимался синий сосновый дымок. Катя в хлябающих, незашнурованных ботинках дошлепала до входа и остановилась в нерешительности. Наталья Степановна отпустила ее локоть, дернула на себя крашеную дощатую дверь. Изнутри пахнуло теплом и травами.
– Заходи, Катерина, заходи. Там сбоку лавочка, раздевайся сразу. И ты, Зарина, входи, не стесняйся. Сейчас девочку нашу в парную отправим, а я тебе как раз расскажу, что делать, пока она греется.
За дверью оказался тесный предбанник. Женщины разулись на пороге, Наталья Степановна скинула шубу на руки Зарине, и та пристроила ее на вешалку. Свою длинную темную куртку она не снимала. Боковой карман что-то оттягивало. «Термос», – догадалась Катя. Откуда, интересно, Зарина знает про чаек? Леночка, наверное, рассказала. А Леночка понимала, для чего мать выспрашивает? Или думала, что для Марины? Кате вдруг ужасно захотелось поверить, что Леночка и ее мать действовали сообща, что Леночка не врала соседке, отправляя на смерть, а знала заранее, что мама собирается ее спасти. Потом Катя вспомнила, как та ночью просила прощения неведомо за что, а утром рыдала у ее кровати, как удивилась Крыса, обнаружив, что Леночки нет в комнате. Нет, если она с кем заранее и сговаривалась, то как раз с Крысой, и Катино спасение в их планы явно не входило.
Катя скинула ботинки, задвинула их ногой под лавку. Стащила свитер. Зарина и старуха Липатова уже прошли дальше – их голоса доносились из соседнего помещения. Они ведь не ждут, что она прямо догола будет здесь раздеваться? Наверное, надо снять еще штаны… В одних колготках, футболке и носках она нерешительно прошла вдоль стены, мимо приоткрытой двери, за которой виднелась маленькая каморка с унитазом и раковиной, и заглянула в следующую дверь.
Большую часть светлой и довольно просторной для бани комнаты занимали угловой диван, два кресла и низкий стол. На бревенчатых стенах причудливыми гирляндами висели веники и пучки сухих трав, а одну из стен заменяло большое панорамное окно с видом на заснеженный лес. Катя даже залюбовалась, забыв, зачем ее сюда привели: так это было красиво. Площадка перед окном была расчищена, по бокам лежали высокие пушистые сугробы, в которые, наверное, так здорово прыгать из парной. Ближе к лесу расчищенное сужалось в тропинку, которая убегала под своды сосен, и там, почти у самой опушки, стоял какой-то большой темный предмет, похожий на лодку на полозьях.
«Потом, как стемнеет, тебя на лодке везут в черный дом…»
От осознания, что сейчас она находится прямо внутри страшного Леночкиного рассказа, Катю передернуло. Вон, в этом прекрасном панорамном окне есть дверь вроде балконной. Три шага, нажать на ручку – и бегом по тропинке! Нет, сначала тихо вернуться в прихожую, обуться, влезть в штаны, накинуть куртку… Она даже начала пятиться, но тут за спиной скрипнула дверь.
– Разделась, Катерина? Умничка, – ласково протянула Наталья Степановна. – Давай проходи в мойку, у нас тут уже все готово. Сейчас умоем тебя, расчешем…
Катя не могла оторвать взгляд от окна, пока старуха снова не взяла ее за локоть. Прикосновение сухих пальцев к голой коже отрезвило.
– Пойдем, пойдем, Катюша. Время не ждет. – Бабка потянула ее за собой.
Мойка была тоже довольно большой, в две трети комнаты с диванами. Там был деревянный решетчатый пол, в углу – душ и полочка с шампунями, напротив – низкая дверь, наверное, вход в парную. Вдоль одной стены тянулась длинная лавка, над ней, на крючках, – мочалки и шайки. Посередине, торцом к стенке, стояла странная скамья из деревянных планок, застеленная чистой белой простыней. Больше всего она походила на пляжный лежак, но с плавными изгибами под спину, поясницу и шею, удобными даже на вид. В изголовье у стены поднимался стеллаж, уставленный плоскими баночками и бутылками из темного стекла, а на самом верху металлически поблескивал широкий термос-кружка.
– Давай, раздевайся, Катерина. Не смущайся, в бане, говорят, генералов нет.
Сама Наталья Степановна уже была в одном тонком платье, похожем на ночную рубашку. Из-под длинного подола торчали только темные ступни в резиновых шлепанцах. Зарина, тоже в ночнушке, возилась в углу с грудой своей одежды. У нее ночнушка была короткая и открывала пухлые коленки, усыпанные маленькими родинками. В моечной было тепло, даже жарко от близости печки, и Катя чувствовала, как ноги в шерстяных колготках потяжелели и зачесались, но раздеваться при посторонних было неловко.
– А… а можно вы выйдете, пока я разденусь? – спросила она почти без надежды.
– Можно. – Наталья
