Сефира и другие предательства - Джон Лэнган
– После поражения французов город и страну охватили волнения. В этой связи новое правительство, опасаясь парижских толп, предпочло собраться в Версале. Одним из первых шагов президента Тьера стало принятие Закона о сроках погашения, очевидной целью которого было пополнение истощенной войной казны, а негласным намерением – привести к повиновению Париж, получавший непомерную долю доходов. Коммуна возникла как попытка жителей более справедливо управлять своими делами. В течение двух месяцев правления Коммуны обстановка в Париже оставалась не менее неспокойной, но ежедневный хаос был пронизан оптимизмом и радостным подъемом эмоций. В городе проживало значительное количество иностранцев, изгнанников, многие из которых являлись выходцами из более репрессивных государств, и, возможно, именно поэтому создавалось впечатление, будто происходящее имеет последствия, выходящие далеко за пределы города. Я закончил одну записную книжку и большую часть второй.
– Между силами, оборонявшими Париж, и силами, лояльными национальному правительству, имели место стычки, но ничего серьезного не произошло или же это я так заключил. Не прозвучат ли мои слова наивно, если скажу, что не верил в то, что спор между городом и страной будет разрешен силой оружия? Однако утром двадцать первого мая я проснулся от звуков марширующих по улицам города головных частей правительственных войск. По-видимому, я не оценил того недовольства, которое жители западных районов города испытывали по отношению к Коммуне. В их число входил один из моих старейших корреспондентов, бывший профессор античной литературы, который, как я узнал позже, передавал информацию агентам президента. Он был одним из тех, кто предложил маршрут безопасного прохода французской армии в город и заверил, что солдатам по прибытии окажут теплый прием.
Так и вышло: проспект за моим окном был запружен мужчинами, женщинами и детьми, которые приветствовали версальские войска как освободителей. Я смотрел на ряды солдат в синих камзолах, красных рейтузах и кепи, с винтовками за плечами, и мне казалось, будто я стал свидетелем некоего нового вида театрального представления под открытым небом. Мне никак не удавалось принять реальность происходящего и думалось: «Нет, этого не может быть».
– Последующие семь дней стали известны в истории как «La Semaine Sanglante», или Кровавая неделя. Войска Тьера в короткие сроки заняли западные районы; в восточных же, где находились основные силы коммунаров, развернулись бои, которые носили ожесточенный характер. Передвигаться по улицам было трудно, а порой и невозможно, но для того, чтобы узнать, что именно происходит, не требовалось ходить далеко, достаточно было подойти к окну и услышать треск винтовочных выстрелов и грохот пушек. Воздух отравляли резкие запахи пороха и горящего дерева. Позже я прочитал, что по просьбе президента пруссаки ускорили освобождение тысяч пленных французских солдат, чтобы те пополнили ряды национальной армии. У Коммуны не имелось централизованного плана обороны – скорее каждый район оборонялся самостоятельно. Это позволило армии рассечь силы коммунаров и разгромить Коммуну. Я, пропустивший Гражданскую войну на родине, оказался в самом сердце другой войны.
– И Кровавая неделя стала не худшим из тех событий. После захвата города версальскими войсками члены Коммуны подверглись обширным репрессиям. Малейшая связь с городским правительством грозила привести к судебному разбирательству и казни (людей подвергали суду и приговаривали к смерти за малейшую связь с правительством Коммуны). Расстрельные команды приводили в исполнение приговоры сотням людей на кладбище Пер-Лашез и в Люксембургском саду. Я и сам мог бы попасть под подозрение, если бы не мой старинный друг, профессор античной литературы, который предоставил доказательства моей добропорядочности.
– Наверное, я мог бы не уезжать, но перспектива оставаться на руинах Коммуны представлялась мне чересчур мрачной. Руперт Кук потерял интерес к моим отчетам, и я решил, что настало время покинуть Париж. На несколько месяцев я задержался в Женеве, провел зиму во Флоренции, а затем поселился в Венеции. Там я оставался в течение следующих пятнадцати лет, первые пять из которых Париж находился на военном положении. Излишне говорить, что роман, в основу сюжета которого лягут события, происходившие во время моего пребывания в этом городе, так и остался ненаписанным. Вновь побывать в Париже мне удалось лишь в последние несколько лет. Я полагал, что смогу опять поселиться там, но это оказалось невозможным. Призраки семнадцатилетнего прошлого не позволяли сделать этого. Вот почему известие о том, что мистер Данн сколотил себе состояние на торговле оружием Коммуны меня… расстроило. Мягко говоря, – он мрачновато улыбнулся.
Еще один шар подлетел и замер совсем рядом с ними.
– Я полагаю, дневной сеанс вашего мужа должен уже близиться к концу, – сказал Коулман. Он отошел от шара и направился в сторону дома.
VII
– Были ли вы совершеннолетним во время Гражданской войны в США? – спросил Данн.
– Да, – ответил Коулман, не отрывая глаз от шпаг, стоящих в подставке между двумя внушительными книжными шкафами библиотеки. Он коснулся навершия эфеса одной из них: – Вы позволите?
– Конечно, прошу вас.
Шпага оказалась тяжелее, чем предполагал Коулман. Ему потребовалось мгновение, чтобы почувствовать ее баланс, после чего он театрально рубанул справа налево, затем слева направо.
– Вы были офицером, – решил Данн.
– Нет, не был, – ответил Коулман, возвращая шпагу на место. – Я получил травму… за несколько лет до начала военных действий. Когда я гостил у друзей семьи, в их сарае неожиданно начался пожар, и я присоединился к пытавшимся его потушить. Я стоял слишком близко к одной из стен, когда внезапно она обрушилась и осыпала меня обломками. Быстрая реакция моих товарищей спасла меня, однако к военной службе я сделался непригоден. Оба моих старших брата, Уилл и Боб, отличились на войне; кстати, Боб стал одним из помощников Гранта, – он коротко глянул на Данна, который пристально изучал его. – После переезда в Лондон я начал заниматься фехтованием, пытаясь таким способом сдержать последствия старения.
– Последствия вашей травмы с годами сделались менее заметны, – заметил Данн.
– Они не мешали мне заниматься спортом.
– И возможно, позволили бы вам присоединиться к вашим братьям.
– Возможно, – сказал Коулман. – Я находился в Англии, когда произошла бомбардировка Самтера [48], и мой отец настоял, чтобы я оставался там.
– Из-за вашей травмы.
Коулман почувствовал, как покраснело лицо:
– Если у вас имеется некое умозаключение, которое вы хотели бы прояснить…
– Вовсе нет! – Данн взмахнул одной из своих мощных рук. – Вам впору пасть на колени и воздать благодарность Богу, которого почитаете, за эту травму. Какой бы дискомфорт, какую бы боль она ни принесла,
