Стивен Кинг - Бессонница

— Наверное, мой ангел-хранитель присматривал за мной, — сказал Ральф, вспомнив, как он удивился, когда понял, что за предмет лежит в кармане его пиджака.

— Что ж, может, и так, но все равно вам лучше сегодня как следует запереть дверь на ночь. Слышите меня?

Ральф улыбнулся и кивнул. Формальная или нет, но похвала Лейдекера вызвала прилив тепла к груди.

— Запру, и, если только мне не помешает Макговерн, все будет тип-топ.

И еще, подумал он, я всегда могу сам спуститься и проверить замок, когда проснусь. Судя по тому, как сейчас обстоят дела, это случится как раз часа через два с половиной после того, как я засну.

— Все будет тип-топ, — сказал Лейдекер. — Никому из тех, с кем я работаю, не понравилось, когда Дипно в той или иной степени возглавил «друзей жизни», но я не могу сказать, что нас это удивило — он симпатичный и привлекательный парень, если, конечно, ты не нарвался на него в тот денек, когда он использует свою жену в качестве боксерской груши.

Ральф кивнул.

— С другой стороны, мы встречались с такими ребятами раньше. Они подвержены самоуничтожению. С Дипно этот процесс уже начался. Он лишился жены, лишился работы… вам это известно?

— Угу. Элен говорила мне.

— Теперь он теряет своих более умеренных последователей. Они отваливают — так реактивные истребители возвращаются на базу, когда у них кончается горючее. Только не сам Эд — он будет продолжать, хоть грянет гром, хоть хлынет потоп, хоть земля треснет. Я полагаю, он удержит некоторых сторонников до выступления Сюзан Дэй, но после, думаю, останется один как перст.

— Вам не приходило в голову, что он может попытаться устроить что-нибудь горячее? Что он может попытаться причинить вред Сюзан Дэй?

— О да, — сказал Лейдекер. — Приходило. Еще как приходило.

Ральф ужасно обрадовался, когда увидел, что на этот раз входная дверь заперта. Он открыл ее лишь настолько, чтобы протиснуться внутрь, а потом потащился вверх по лестнице, которая сегодня показалась еще длиннее и темнее, чем обычно.

Квартира была слишком тихой, несмотря на мерный грохот дождя по крыше, а в воздухе ощущался запах слишком многих бессонных ночей. Ральф пододвинул один из кухонных стульев к рабочей стойке, встал на него и заглянул на верхушку ближайшего к раковине шкафчика. Он словно ожидал увидеть еще один баллончик «Телохранителя» — подлинный баллончик, который он положил туда, проводив Элен и ее подругу Гретхен, — на этом шкафчике, и какая-то часть его на самом деле ждала этого. Однако там, наверху, ничего не было, кроме зубочистки, старого шнура и пыли.

Он осторожно слез со стула, увидел, что оставил грязные следы на нем, и вытер их краешком бумажного полотенца. Потом он вновь придвинул стул к столу и прошел в комнату. Там он постоял, переводя взгляд с покрывающего диван тусклого цветного пледа на кресло с откидывающейся спинкой, потом на старый телевизор, стоящий на дубовом столике между двумя окнами, выходящими на Харрис-авеню. От телевизора его взгляд двинулся в дальний угол. Когда Ральф вчера вошел в свою квартиру, все еще злясь, оттого что застал переднюю дверь раскрытой, он на мгновение принял свой пиджак, висевший на стоячей вешалке в этом углу, за вторгшегося непрошеного гостя. Впрочем, ладно, чего греха таить: он на мгновение решил, что Эд собрался нанести ему визит.

Хотя я никогда не вешаю туда свой пиджак. Это была одна из моих дурных привычек — думаю, одна из немногих, — которая по-настоящему раздражала Кэролайн. И если я так никогда и не смог приучиться вешать его, пока она была жива, я уверен на все сто, что не приучился с тех пор, как она умерла. Нет, это не я повесил туда пиджак.

Ральф прошелся по комнате, роясь в карманах серого кожаного пиджака и выкладывая все, что он там находил, на телевизор. В левом — ничего, кроме старой пачки пластырей с прилипшим куском ваты к верхнему, зато правый карман был настоящей сокровищницей, даже если не считать аэрозольного баллончика. Там лежал лимонный леденец «Тутси Поп» в обертке; смятый рекламный листок из «Дома Пиццы Дерри»; пальчиковая батарейка; маленькая пустая картонная коробочка, когда-то содержавшая яблочный пирог из «Макдоналдса»; его льготная карточка из видеопроката Дэйва, уже почти обеспечившая Ральфу бесплатный прокат (он уже две недели числил ее пропавшей без вести и был уверен, что она потерялась); спички; кусочки фольги и… сложенный листок голубой разлинованной бумаги.

Ральф развернул его и прочитал одно-единственное предложение, написанное слегка неровными старческими каракулями: Если я начинаю, я действую стремительно, чтобы успеть потом что-то еще.

Вот и все, но этого было достаточно, чтобы его мозг уяснил себе то, что уже знало сердце: Дорранс Марстеллар сидел на ступеньках крыльца, когда Ральф вернулся из «Последних страничек» со своими книжками, но Дор прежде сделал кое-что еще. Он поднялся в квартиру Ральфа, взял аэрозольный баллончик с верхушки кухонного шкафа и положил его в правый карман старого серого пиджака Ральфа. Он даже оставил там свою «визитку»: строчку из стихотворения, нацарапанную на листке бумаги, вырванном скорее всего из изодранного блокнота, в котором он иногда записывал часы своих приходов и уходов на шоссе № 3. Потом вместо того, чтобы положить пиджак туда, где оставил его Ральф, Дор аккуратно повесил его на стоячую вешалку. Покончив с этим,

(сделанного не воротишь)

он вернулся на крыльцо и стал ждать.

Вчера вечером Ральф устроил Макговерну выволочку за вновь не запертую дверь, и Макговерн вынес ее так же терпеливо, как сам Ральф выносил ворчание Кэролайн за то, что он швырял свой пиджак на ближайший стул, когда входил, а не вешал его как следует, но теперь Ральф прикинул, не напрасно ли он обвинял вчера Билла. Может быть, старик Дор вскрыл замок или… заколдовал его. При сложившихся обстоятельствах колдовство казалось более вероятным. Потому что…

— Потому что, — тихим голосом произнес Ральф, механически сметая барахло с телевизора и запихивая обратно в карманы, — он не только знал, что мне понадобится эта штука; он знал, где ее искать, и он знал, куда ее положить.

Холодок зигзагом пробежал по его спине, а мозг попытался осознать эту мысль — определить ее как безумную, нелогичную, именно того сорта, что может прийти в голову человеку, у которого классический случай бессонницы. Может, и так. Но это не объясняет, зачем понадобилось ему марать клочок бумаги, не так ли?

Он снова взглянул на нацарапанные на голубом разлинованном листке слова: Если я начинаю, я действую стремительно, чтобы успеть потом что-то еще. Почерк не его собственный — это столь же очевидно, как то, что «Кладбищенские ночи» не его книга.