Лорел Гамильтон - Пляска смерти
Он перестал ловить ритм, и я впилась ногтями в плечи ему и в спину, и наконец он рухнул на меня, а я все еще цеплялась за него.
Мы были скользкие от пота, крови, еще много чего. Натэниел цеплялся руками за спинку кровати, сердце билось так, что это было видно.
— Ух ты, вот это было да! — сказал он, запыхавшись, и голос был почти что не его, еще не вернулся к нему.
Я попыталась согласиться, но не было голоса. Губы забыли, как выговаривать слова, и глаза тоже не хотели работать. Мир заволокла дымка, будто его в вату завернули.
— Анита, — позвал Мика. — Ты как?
Я сумела поднять большой палец — больше ничего. Не в первый раз Мика и Натэниел затрахивали меня до потери речи.
— Черт побери, — сказал Мика. — Я боялся, что втроем мы тебя затрахаем до потери сознания.
В голосе его была добродушная насмешка.
Только с третьего раза я смогла сказать:
— Для этого вас нужно больше.
Мика наклонился ко мне, поцеловал в щеку:
— Это можно устроить.
Я сумела прошептать:
— Не сегодня.
Он снова поцеловал меня в щеку:
— Не сегодня. — И обернулся к Натэниелу: — Тебе помощь нужна?
Натэниел без слов кивнул.
Мика и Жан-Клод помогли нам разъединиться, потом пошли в ванную отмываться. Мы с Натэниелом еще не могли пока сползти с кровати. Лежали бок о бок, касаясь друг друга, но не обнимаясь. Для этого нас еще мышцы недостаточно слушались.
— О Боже, Анита, я люблю тебя, — сказал он, все еще тяжело дыша.
— И я тебя люблю, Натэниел, — сказала я. И так оно и было.
Глава двадцать первая
Я думала, что Мика может возразить, чтобы Жан-Клод лез в постель голым, как остальные, но он промолчал. Если бы к моей голой спине прильнула другая девушка, тоже голая, я могла бы и возразить, но с Микой всегда проще, чем со мной. Ну, должен же быть кто-то, с кем проще?
Я уснула, как всегда, свернувшись вокруг Натэниела; теплый изгиб его зада уютно уткнулся мне в живот, одна рука сверху, чтобы можно было коснуться его волос, другая обнимает его за талию или, может, чуть ниже. Мика свернулся у меня за спиной, почти точно повторяя мою позу, только рука не обнимает меня, а протянута дальше, так что Натэниела он тоже может коснуться. Жан-Клод прижался к Мике, как бывало раньше, и руку на него закинул, касаясь меня. Его ладонь легла мне на бок, и я убрала руку с талии Натэниела, чтобы касаться руки Жан-Клода. Близился рассвет, и эта теплая рука недолго останется теплой или живой. Вампиры остывают куда быстрее умерших людей. Не знаю почему, но это так.
Так что я наслаждалась теплым изгибом, пока еще можно было. Натэниел притиснулся ко мне ближе, будто хотел задом продавить меня до Мики, но я не возразила. Мне нравится, когда тесно. Кроме того, я знала, что ему не хватает моей руки у него на талии. Сейчас я играла пальцами с волосками на руке Жан-Клода, теребя их слегка, водя по коже. Это ощущение заставило меня даже слегка пожалеть, что не ко мне он сейчас прижат.
Я заснула в теплом гнезде из тел и шелковых простыней. Бывали ночи и похуже.
Проснулась я внезапно, в угольной темноте, и сердце колотилось в горле. Что меня разбудило — не знаю, но что-то нехорошее. Лежа между Микой и Натэниелом, я оглядела комнату в тусклом свете, льющемся из полуоткрытой двери ванной. Жан-Клод оставлял этот свет для нас, когда мы здесь ночевали. Комната казалась пустой, так чего же у меня сердце так колотится? Плохой сон приснился, наверное.
Лежа среди мужчин, я напрягала слух, но слышала только их теплое дыхание. Рука Жан-Клода лежала на теле Мики, но уже не была теплой. Рассвет пришел и ушел и снова забрал у меня Жан-Клода.
И тут я увидела тень. Тень, сидящую в ногах кровати. Если посмотреть прямо, то ее не было, но уголком глаза можно было ее заметить: чернота, начинавшая принимать форму, и наконец стали заметны темные очертания женщины, сидящей на кровати. Что за черт?
Я встряхнула руку Мики, пытаясь его разбудить, но это не помогло. Я стала расталкивать Натэниела — опять ничего. Даже дыхание их не изменилось. Что такое творится?
Я не могла их разбудить. Я сплю и вижу сон?
Я решила закричать. Если это сон, то не важно, а если нет, то придут Клодия и охранники. Но стоило мне набрать воздуху, в голове у меня прозвучал голос:
— Не кричи, некромантка.
Дыхание перехватило, как от удара под ложечку. Я только сумела прошептать:
— Кто ты?
— Хорошо. Это воплощение тебя не пугает. Я так и думала.
— Кто ты та…
И тут я унюхала этот запах: ночь. Ночь за дверьми, ночь где-то в теплом и тихом месте, где пахнет жасмином. И я поняла, кто это. Наименее грубое прозвище из всех, что дали ей вампиры, было Марми Нуар. Это была Мать Всей Тьмы, первый в мире вампир и глава их совета, хотя сейчас она находилась в спячке — или в коме — уже больше тысячи лет. В последний раз я видела ее во сне, и она была огромна, как океан, черна, как межзвездное пространство. И боялась я ее до судорог.
Тень улыбнулась — по крайней мере такое у меня возникло ощущение.
— Хорошо.
Я попыталась сесть, а мужчины даже не шевельнулись во сне. Это сон или, черт побери, явь? Если явь, то мы в глубокой, глубокой заднице. Если же сон — что ж, в мои сны, случалось, уже вторгались мощные вампиры.
Я прижалась спиной к спинке кровати — она была настоящая, твердая. Но мне не нравилось сидеть перед этой гостьей в голом виде. Мне хотелось хотя бы надеть халат — и этой мысли оказалось достаточно, вдруг на мне образовался белый шелковый халат. Значит, сон, потому что я смогла его надеть. Сон — это хорошо. Всего лишь сон. Но ком, свернувшийся под ложечкой, мне не верил. Да и я сама только старалась верить.
Перебрав несколько вопросов, которые хотелось задать этой тени, я выбрала такой:
— Зачем ты здесь?
— Ты меня интересуешь.
Хм, если дьявол вдруг проявляет к тебе личный интерес, это не радует.
— Я постараюсь быть менее интересной.
— Я почти проснулась.
У меня вдруг все похолодело с головы до ног.
— Я чувствую твой страх, некромантка.
Я судорожно сглотнула слюну и не могла заставить голос звучать без дрожи:
— Зачем ты здесь, Марми Нуар?
— Мне нужно, чтобы после столь долгого сна меня кто-то пробудил.
— Что?!
— Может быть, ты.
Я уставилась на нее, сдвинув брови:
— Не понимаю.
Тень стала более плотной и наконец превратилась в женскую фигуру в черном плаще. Почти было видно ее лицо — почти, и я знала, что не хочу его видеть. Увидеть лицо тьмы — значит умереть.
— Жан-Клод до сих пор не сделал тебя своей, не перешагнул последней черты. Пока это не сделано, некто более сильный может взять то, что принадлежит ему, и сделать своим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});