Марьяна Романова - Приворот

Кровь капала на снимок, прямо на лицо Одного Мужчины, старуха же, запрокинув голову, бормотала что-то бессвязное на незнакомом певучем языке. Ее плечи тряслись, в горле клокотала слюна, а на сухих губах выступила белая пена. Затем она оттолкнула мою руку, схватила свечу и подожгла фотографию. Я видела, как скукоживается лицо, мост за ним, безмятежное пражское небо. Хотелось плакать.

В комнате стало душно, пахло воском, кровью, теплым деревом, кисловатым старческим потом. Старуха собрала воск, вмешала в него получившуюся горстку пепла и в два движения вылепила крошечного человечка. Потом в ход пошли красные нитки – толстые старухины пальцы двигались быстро, как у прядильщицы, – спустя, должно быть, минуту человечек был обмотан нитками, и черную восковую плоть скрыли красные одежды. Старухино тело содрогалось, она была похожа на одержимую. Закончилось все мгновенно, как тропический ливень. Вот она уже открыла глаза, встряхнула плечами и со спокойным: «На!» положила куклу мне в ладонь, и даже дыхание ее было глубоким и безмятежным.

Спустя минуту я начала сомневаться – не привиделось ли мне все это: ее бормотание, странные слова, взлетающие к потолку, конвульсии?

– Что это? Что мне с этим делать?

– Это он. Теперь твой, – криво усмехнулась старуха. – А что делать, тебе решать. Хранить, наверное. Но можешь и выбросить. Мне все равно. Твое время истекло, уходи.

Как в тумане я добралась до станции, дождалась электрички. У меня с собой была книга, но читать не хотелось. Я пребывала в странной прострации – смотрела на заснеженные ели за окном и чувствовала себя пустой, как высохшее озеро. Добравшись до дома, я не раздеваясь рухнула в кровать и проспала до полудня следующего дня.

Проснувшись, позвонила подруге – той самой, что рекомендовала обратиться к Прасковье Петровне. Новый день, начавшийся с будничной варки кофе в старенькой турке, увлажняющей маски для лица и тридцатиминутной йоги по видеоинструкции, стер тягостные впечатления дня минувшего. Во мне проснулся циник, и я начала жалеть, что потратила столько денег непонятно на что.

– Ты немного подожди, – попыталась успокоить подруга. – У Прасковьи Петровны результат быстрый – обычно двадцать четыре часа, не больше.

– Она ничего такого не обещала.

– Да она вообще не из разговорчивых, – рассмеялась подруга.

До самой ночи я пребывала в гнетущем состоянии опустошенности. А ближе к полуночи вдруг вспомнила о восковой куколке, обмотанной красными нитками. Там, в деревне, я обернула ее в бумажную салфетку и убрала в потайной карман сумки. И вот теперь, уложив ее на ладонь, я ощутила странное спокойствие, которое было похоже на эффект пилюли, а не на результат неких внутренних усилий. Мне казалось удивительным, что слепая старуха за тридцать секунд ухитрилась вылепить из твердеющего воска такую внятную и даже, пожалуй, красивую (насколько вообще может быть красивым схематичный символический предмет) куклу.

И вдруг мой телефон пискнул – не привыкшая к поздним эсэмэскам, я от неожиданности сжала ладонь и едва не сломала куколке шею.

Писал Один Мужчина, текст был странным. «Мне очень, очень, очень надо тебя увидеть». Это «очень», повторенное трижды, звучало как надрыв и совершенно не вписывалась в то, что я успела узнать об Одном Мужчине за почти восемьсот дней знакомства.

Я набрала его номер:

– Что случилось?

– Да в общем, ничего, – его голос звучал устало. – Просто вдруг вспомнил о тебе и понял, что мне немедленно надо тебя увидеть. Кажется, мы не виделись сто лет.

– На самом деле, дня три… Ты хочешь приехать? О чем-то поговорить?

– Нет, не поговорить… Просто приехать. Если ты не против.

Я была не против. Сон сняло как рукой, и за те три четверти часа, пока он добирался до моего дома, я успела уложить волосы, спуститься в круглосуточный супермаркет за эклерами и приготовить гаспачо. Но деликатесы Одного Мужчину не интересовали.

Он удивил меня с порога – странным блеском глаз и ярким румянцем. Как будто бы у него была высокая температура.

– Я так соскучился, – он прижал меня к влажной куртке.

На меховом воротнике таяли снежинки, дыхание было тяжелым, как у загнанного скакуна. «Неужели сработало? – мелькнула мысль. – Это же такая чушь… Какая-то дремучая старуха, какая-то восковая кукла… Скорее всего, просто совпадение». При этом всю жизнь я верила не в совпадения, а в непостижимую, но существующую логику мироздания.

Один Мужчина опрокинул меня на пол, торопливо развязал пояс на моем халате и набросился на меня с такой дикарской жадностью, словно я была колодцем в оазисе, а он – измученным странником, в морщины которого намертво въелся горячий песок. А потом на руках отнес меня в кровать и все гладил мое лицо:

– Я так соскучился… Вдруг такая нежность к тебе нахлынула…

Он остался на всю ночь, хотя у меня была неширокая кровать, а Один Мужчина всегда утверждал, что сон – святая территория, на которую желательно ступать в полном одиночестве. Совместное же засыпание – не показатель близости, а реверанс нищете.

Утром я проснулась от ощущения взгляда на моем лице. Приподнявшись на локте, он рассматривал меня так пристально, что я ощутила неловкость, быстро растаявшую от волшебной формулы: «Как же ты прекрасна». Мы вместе позавтракали, а потом отправились каждый в свой офис, но раз в четверть часа телефон являл мне его послания: что он скучает, что любит меня, что впервые в жизни у него такое желание близости.

В обеденный перерыв я вызвала подругу на кофе. Она работала в том же офисном центре, несколькими этажами выше.

– Ты не поверишь. Кажется, сработало! – возбужденно шептала я, дуя на горячую молочную пену. Аппетита не было, и большая чашка капучино стала моим обедом.

– Почему это не поверю? Я же тебе говорила – уже пять лет знаю Прасковью Петровну. Ни одной осечки.

– Его как подменили. Все время хочет быть на связи, спрашивает, когда увидимся. А раньше мы просто встречались раза два в неделю и были, вроде бы, довольны. У него даже взгляд изменился. Смотрит на меня как религиозный фанатик на икону.

– Ты же этого и хотела, да?

– Да… – я помолчала, – правда, теперь я чувствую себя виноватой. Вдруг он вовсе не этого хотел. Если бы он вел так себя по собственному желанию, я была бы на седьмом небе. А так… Все время маячит мысль, что я его заставила.

– Это естественный комплекс вины, – вздохнула подруга. – В первый раз я сон из-за этого потеряла. А потом ничего, привыкла.

Я взглянула на нее с интересом. Она была старше меня года на три. Обычная московская девушка, привыкшая карабкаться и бороться за все – работу, мужчин, счастье. Я называла ее «подруга», но на самом деле скрепила нас отнюдь не духовная близость – скорее территориальный фактор. О прошлом друг друга мы не знали почти ничего.