Марьяна Романова - Приворот
Но в середине лета в мою дверь позвонили – что меня не удивило, потому что я ждала курьера с пиццей. Легкомысленно распахнув дверь, я чуть не завизжала от ужаса, потому что на пороге стоял он – сильно похудевший, небритый, в каком-то странном пальто (ночь была душной и теплой, а пальто – шерстяное, молью поеденное, как будто бы у беспризорника отобранное). Он вдвинулся в прихожую так быстро, что я ничего не успела сделать, – и сразу бросился на колени, и по щекам его текли слезы.
– Прости меня… Это какой-то кошмар. Я не знаю, что делать. Жил на даче заброшенной, много размышлял. Я же все помню… Ты думала, что я спал, но я помнил, как все было. Как будто дикий зверь в меня вселился… Я смотрел на тебя, безмятежно спавшую, и думал, что люблю тебя так, что готов сожрать. Это пульсировало в висках – сожрать, сожрать… Знаешь, в каннибализме есть своеобразная эротика…
– Перестань. Замолчи! Я вызову милицию.
Он даже меня не слушал:
– Я представлял, что ты будешь со мною, во мне… Когда любовники снимают одежду и являют друг другу то, что скрыто от посторонних глаз, тело, – это лишь имитация близости. А я смотрел на тебя и желал близости истинной. Я увижу тебя всю, твою кровь, внутренности, кости. То, что обычно прячут… Мне так казалось… Я готов на все, лишь бы ты меня простила. Я пройду лечение, я лягу в психушку…
Он закрыл лицо грязными ладонями, плечи его затряслись. Это дало мне шанс – рванувшись к двери, я выбежала в подъезд, а потом и на улицу, и бежала до тех пор, пока хватало дыхания.
И вдруг я вспомнила – есть же шкатулка, в шкатулке лежит восковая куколка, которую дала мне бабка. Моя новая квартира окнами выходила на парк, главной достопримечательностью которого считали небольшой, но довольно глубокий пруд, с кувшинками, утками и непрозрачной темной водой. Тем же вечером я обмотала шкатулку скотчем и выбросила ее в пруд.
А утром раздался звонок. Следователь, который вел мое дело, сообщил, что Одного Мужчину наконец нашли – к несчастью, мертвым. То ли он желал этой смерти, то ли просто был неосторожен – принял большую дозу спиртного и зачем-то полез купаться в городской пруд.
Я никому и никогда не рассказывала об этой истории – с самого начала. Те, кто был знаком лишь с мозаичными ее деталями, мне сочувствовали, считали меня жертвой психопата и даже радовались, что этот кошмар позади, – насколько можно вообще радоваться истории, в которой замешана чья-то смерть. Чувство вины мучило меня только первые несколько лет – затем же я почти поверила сочувствующим.
Кукла
Случилось это в конце восьмидесятых. У Артамоновых были соседи – близкие родственники какого-то дипломата. Дом их полнился удивительными для советских людей излишествами. Хозяйка разгуливала по квартире в атласном халате с драконами и пионами, от нее тонко пахло абсолютом жасмина, расфасованным в золотые флаконы в каком-то французском парфюмерном доме.
Кофе (из размолотых электрической кофемолкой гватемальских зерен высшего качества) гостям подавали в фарфоровом сервизе тончайшей работы, и порой Артамоновой казалось, что соседке важнее не угостить человека кофе, а похвастаться наличием красивой посуды. «Впрочем, это я, наверное, завидую», – со вздохом добавляла она, когда об этом заходила речь.
На стенах у соседей висели африканские маски, слоновьи бивни, тарелочки с изображением неведомых городов и фотографии членов семьи на фоне синего океана. Все в белом, за спиной – бескрайнее море с «барашками» и треугольниками парусов, и сразу ведь понятно – не «наше» море, не Крым, не Прибалтика. Уж больно мелок и золотист песок, и чист пляж, и улыбчивы люди, и причудливы очертания пальм, застенчиво склонившихся к земле.
Был и видеомагнитофон со стопкой кассет в придачу. На диснеевские мультфильмы и боевики о каратистах собирались всем подъездом, имелась в коллекции и одна особенная кассета, неподписанная, производства небольшой немецкой студии, – ее смотрели только взрослые и только после заката. А потом, здороваясь друг с другом у лифта, казалось бы, неуместно краснели и начинали пристально изучать собственные туфли вместо того, чтобы посмотреть собеседнику в лицо.
Иногда соседи предлагали Артамоновым что-нибудь купить. По дружбе. Шелковое платье для старшей дочери, пятнадцатилетней. Вожделенную пудру с золотой розой, духи, хорошее мыло. Игрушки для младшей, семилетней, девочки.
Вот и в тот бесконечный вечер, какие случаются в конце ноября, соседи позвонили Артамоновым и без лишних реверансов поинтересовались: есть ли у тех лишние пятнадцать рублей? Если есть – им стоит срочно зайти на кофе с конфетками, в противном случае мимо их носа проплывет настоящее чудо.
Артамоновы не были богаты настолько, чтобы назвать лишней сумму в пятнадцать рублей, однако соблазн увидеть чудо, пускай и проплывающее мимо, оказался сильнее жадности. К тому же, аргумент в виде кофе и конфет был весомым – ведь какие попало шоколадки в том доме не водились.
Хозяйка с видом будничным и даже слегка рассеянным выставляла на стол коробочку «Моцарта» – так, словно это был не деликатес, не рай в миниатюре, тающий на языке и тонким запахом марципана и молочного шоколада словно намекающий на то, что где-то за туманами существуют лучшие миры. А что-то обычное. Белый хлеб. «Наверное, выпендривается. Не может же ей и в самом деле не быть жаль кормить кого попало такими конфетами, – говорила Артамонова, а потом со вздохом добавляла обычную мантру: – Впрочем, я опять, видимо, завидую».
К соседям отправились всей семьей. Артамонов – в пиджаке с галстуком, жена его – в платье с ромашками, сшитом по выкройке из «Бурды» и с неумело подведенными губами, обе дочери – аккуратно причесанные и с надеждой в глазах.
Старшая, Аля, надеялась, что чудо за пятнадцать рублей – это джинсовая куртка с «орлом» на спине. Она, конечно, понимала, что такая вещь стоит под сотню, но все равно думала – ну мало ли что? Все равно если куртка есть, то она досталась соседям так, задаром. Что же наживаться на близких (нет, о духовной близости речи тут не шло, но все же расстояние между их дверями составляло не более трех метров, а это аргумент). Можно отдать обновку за символическую сумму – и людям приятно, и самим не обидно.
Младшая же, Варенька, надеялась на кукольный домик. Чтобы можно было, склонив голову, заглянуть в крошечное окно, а там – белые кроватки с резными спинками, и постельное белье «как настоящее», и крошечная посуда на столе. А в гостиной – камин с полиэтиленовым оранжевым пламенем, тканый ковер и книжечки в шкафу. И чтобы в каждой комнате свет включался. Варенька уже и не помнила, откуда она знала о существовании подобных домиков. Но это была ее заветная мечта, уже несколько лет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});