Слеза Василиска (СИ) - Шитова Екатерина
– Как же её оставлять? Долго ведь ждать-то, – растерянно промямлил я, – может быть и ищут ее, тебе почем знать?
Петрович со всей силы хлопнул меня по плечу.
– Эх, Антошка, любишь ты позанудствовать! Хороший ты парень, но уж больно ответственный! Не накаляй обстановку перед праздником. Хоть будет тебе с кем новый год встретить! – старик громко засмеялся, – А то обычно перед новым годом никто не мрет у нас, все боятся праздник родным испортить. Так что вечно у нас санитары новый год в одиночестве празднуют. А у тебя вон и компания уже есть!
Петрович захохотал еще громче, а мне вдруг стало так грустно от его неуместного черного юмора, что к глазам подступили жгучие слезы. Мы с Жанной хотели встретить новый год вместе. И вот, встретим его вместе… Какая злая ирония.
Петрович ушёл, на прощание от души поздравив меня с наступающим, и я долго смотрел, как он удаляется все дальше и дальше от морга нетвердой походкой. Торопиться мне все равно было некуда. А потом снег пошёл такими крупными хлопьями, что за окном ординаторской все слилось в сплошное белое, пушистое месиво, которое заполнило собой весь мир…
***
Позже, собравшись с духом, я снял с головы Жанны черный пакет. Труповоз Гриша надевал пакет на голову всем своим «пассажирам», чтобы ничего не вытекло из носа и ушей, пока он вёз тела в морг. Всякое бывает. Вот только на Жанне этот плотный, грубый полиэтилен, выглядел безобразно и кощунственно. Хотелось скорей освободить её от него. Пусть лежит без него. Правая рука её вдруг резко дернулась, и я вздрогнул, даже отскочил в сторону от стола, хотя не раз видел такие посмертные шевеления, они были вполне естественным процессом. Но теперь это едва заметное движение руки породило в моей страдающей душе нелепую, призрачную надежду. Я подошел к Жанне и склонился над её лицом.
Она была очень бледной, кожа светилась белизной, глаза были широко раскрыты. Казалось, Жанна внимательно смотрит в потолок. Этот ясный, незатянутый мутной пеленой взгляд синих глаз насторожил меня. На ее теле не был ни следов обморожения, ни трупных пятен. Кожа была идеально ровная и белая, как будто фарфоровая. Я не мог отделаться, от мысли, что она не мертва, что это ошибка, что сейчас она моргнет или улыбнётся мне. Я проверил дыхание, пощупал пульс и судорожно вздохнул. Нет, признаков жизни нет.
И тут на меня обрушились чувства, которые я сдерживал все это время. Я запрокинул голову и закричал, что есть сил.
– Аааа! Аааа!
Жгучие слезы разъели солью веки, хлынули из глаз, покатились по щекам и запутались в многодневной щетине. Минут десять я рыдал над той, которую уже успел так сильно полюбить. Она сейчас была необходима мне, вечно одинокому, потерянному. Она была мне нужна, как воздух, как главный жизненный ориентир. Но ее больше нет. Жанна мертва…
Я заставил себя успокоиться, закрыл ей веки и накрыл тело белой простыней. Мы не практиковали такое в морге, и простыня была моя личная, я принёс ее из ординаторской. Жанна была не просто трупом, она была моей умершей возлюбленной, я не мог просто так закатить ее в холодильник и оставить там голую. Простыня – та малая часть заботы, которую я мог еще для нее сделать.
***
Примета Петровича о том, что перед новогодней ночью “никто не мрет” оказалась полной ерундой. Потому что скоро Гриша-труповоз привез мне еще одного гостя на “новогоднее застолье”. Окоченевшее тело лежало на каталке в странной, скрюченной позе. Тут сразу все было ясно – смерть наступила в результате переохлаждения. Иными словами, мужик напился и не дошел до дома – уснул в сугробе. Таких “подснежников” за зиму в нашем промерзшем насквозь городишке бывает до двадцати штук. А если морозы стоят затяжные, то можно и вовсе со счету сбиться. В основном, замерзают мужчины в состоянии алкогольного опьянения. Пьют у нас много. Как-то Петрович пошутил, что это так нехватка солнечного света сказывается на людях. Думаю, в этом есть доля правды.
Освободив труп замерзшего мужчины от одежды, я подписал на бедре номер и покатил каталку к холодильнику. Открыв дверь и включив свет, я увидел, что простыня валяется на полу возле каталки Жанны.
“Странно! Неужели опять крысы?” – подумал я. С крысами в морге мы боролись постоянно, даже пробовали заводить котов, но котам с мертвыми жить не нравится, они отсюда быстро сбегают в поисках лучшей жизни. Честно говоря, я не знаю, с чем это связано. Напарники утверждают, что они тут чувствуют духов, но я в это не верю, я уже рассказывал свою точку зрения насчет призраков. Скорее всего, мы их просто недостаточно хорошо кормили, надеясь на то, что они будут сыты пойманными крысами. Надо сказать, крысы здесь бегали такого размера, что я, впервые увидев одну из них, решил, что это такса. Вели они себя нагло – обгладывали лица и животы трупам, на санитаров шипели и даже норовили броситься. Крысы изрядно портили нашу спокойную жизнь. Если проеденный живот трупа не был виден под одеждой, то с лицом дело обстояло хуже, приходилось лепить съеденные участки из воска, который у нас и так был в дефиците.
Увидев сброшенную простыню, я решил, что крысы вернулись. А ведь буквально на днях мы раскладывали кругом сильнейшую отраву.
– Вот твари ненасытные! – прошипел я, – скоро ли вы все передохнете?
Я подошел к Жанне, поправил простыню и посмотрел в ее лицо. Глаза ее снова открылись. Она смотрела куда-то в пустоту задумчивым синим взглядом. Я положил ладонь на ее веки и легонько надавил, чтобы они больше не открывались.
– Спи, милая, спи.
Я наклонился к её лицу и коснулся, губами холодного лба. Слезы опять подступили очень близко. На этот раз они застряли где-то в горле. Я положил простыню Жанне на лицо и вышел из холодильника.
Ночь близилась к концу, но на улице все ещё царила тьма. Снег кончился. Надо бы одеться, взять лопату и разгрести сугробы, которые намело около входа в морг. Так я и сделал – накинул куртку и вышел на улицу. Свежий морозный воздух слегка опьянил меня. Я быстро раскидал снег и минут пятнадцать смотрел на звезды, которых в чёрном небе было видимо-не видимо. Может и вправду мы после смерти стремительно летим вверх и становимся звездами? Я работал со смертью десять лет, но ещё никогда она не казалась мне такой близкой и страшной, как сегодня.
***
В ординаторской на меня навалилась такая усталость, что я сел за стол и, положив голову на руки, закрыл глаза. Хотелось забыться и ни о чем не думать хотя бы на несколько минут, но перед глазами стояло красивое, бледное, мёртвое лицо Жанны. Как тут забудешься! Сна не было ни в одном глазу.
Я тяжело вздохнул и открыл журнал учёта, чтобы внести туда записи о двух новых трупах. И тут вдруг из холодильника послышался шум – как будто что-то с грохотом упало на кафельный пол. Я соскочил со стула, нервно взъерошил волосы, протёр кулаками глаза и быстрым шагом пошёл в сторону холодильника.
– Совсем уже страх потеряли! – ворчал я на ходу себе под нос, имея в виду крыс.
У двери я замер на мгновение, не знаю почему. Просто взялся за ручку и прислушался. Показалось, что я здесь не один, и за дверью кто-то ходит. “Ой да, ну что за чертовщина в моей башке сегодня? Кто может ходить в холодильнике? Не трупы же!”
И не обращая внимания на то, что внутри у меня все сжалось от неприятного ощущения, я резко распахнул дверь и щёлкнул выключателем. Через пять секунд на потолке холодильника замигали две большие лампы. Когда помещение наполнилось холодным дневным светом, мои глаза округлились настолько, насколько это вообще было возможно, губы искривились, из открытого рта вырвался крик.
Тело Жанны на моих глазах вдруг начало сотрясаться в страшных судорогах. Голова билась о каталку с глухим звуком, рот приоткрылся, руки, ноги – все тряслось крупной дрожью. Я никогда такого не видел. Никогда! Да, трупы порой вздрагивают, это не детская страшилка, это факт. Мышцы после смерти самопроизвольно сокращаются, руки или нога покойника может внезапно дернуться. Но чтобы так… Такое просто невозможно!
