Нана Блик - Наоми

Впервые за свою жизнь я захотела обнять свою Маму, я хотела вытереть все её кровавые слезиночки, которые в данном случае были огрехами обиды и боли, а не шансом на чьё-то спасение. Я бы положила свою голову ей на колени и просто слушала её голос, когда она своею рукой водила бы по моим рыжим частенько перепутанным локонам. Мне так много хотелось бы ей рассказать, так многим хотелось бы с ней поделиться, но я не могла. Единственный раз, когда мне хотелось крикнуть ей: «Я люблю тебя», вырвался из моих уст простым беззвучным мычанием. Стены непролитых слёз стояли в моих изумрудных глазах, но лишь тишина и тревога были сейчас моими попутчиками. Я задрожала, но внезапный резкий порыв воздуха не позволил мне окончательно усомниться в себе.

Это был дядя Эрик. Папа тоже обладал с некоторых пор крыльями, но, очевидно, ему нечего было сказать Маме, потому что он так же, как и она, переживал за меня и винил себя, а чувство вины вперемешку с любовью делают нас вдвойне безоружными.

Чёрные, блестящие на свету, крылья дядюшки, слегка подросшие за последние годы, но не потерявшие силы и грации, разогнали затхлый застоявшийся воздух, образовавшийся возле меня, не позволяя накопившимся слезам ручьями течь из моих опухших расстроенных глаз.

– Вот ты где? – дядя Эрик, моментально перевоплотившись, обнял Маму. – Лили, я напрочь сбил все свои крылья, пока тебя отыскал! Прошу, не делай так больше.

– Почему ты, а не Сэм? – монотонным металлическим голосом отвечала ему Мама, слегка прикрывая свои глаза трясущимися от расстройства руками, как будто дядя Эрик не знал, что она только что плакала.

– Он не в состоянии, – с сожалением произнёс Эрик, – ему поддержка нужна ещё больше, чем тебе, моя дорогая! – Мама немного улыбнулась, но грусть по-прежнему держала её в своих цепких руках, не отпуская ни на минуту.

– Вот скажи мне, Эрик, в чём я виновата? Где та ошибка, которую я допустила при воспитании моей Наоми? – оказывается, не только грусть держала Маму в своих когтистых лапках, но и сама матушка-злоба.

– Лили, дело тут не в тебе. – Дядя Эрик сел рядом и положил руку на её согнутое колено. Надо отдать Маме должное, что даже в таком состоянии она выглядела великолепно, как всегда одетая как с иголочки: чёрные леггинсы, модные сине-белые сникерсы и топ в той же гамме с надписью: «Ты и только ты – вершитель судьбы и Вселенной!». – Понимаешь, сколько бы часов солнце ни светило на яблоню, яблоко на ней всё равно покраснеет. Рано или поздно, но так будет, и от этого нам никуда уже не деться. Если, конечно, яблоко не сорвут, или оно не сгниёт раньше времени. Так уж устроена жизнь! Всё, что ты и все мы можем сделать для нашей Наоми, заключается в следующем: просто не дать раньше времени её яблоку испортиться или кому-то его испортить прежде, чем оно дозреет до семечек.

– Выходит, я плохо слежу за своими яблоками? – Мама ударила рукой по воде, отчего почти до самого дна образовалась воронка из воздуха. Я всегда восхищалась маминым даром управлять стихиями, жаль, что мне этого не дано.

– Ты всё делаешь правильно и достаточно, просто Наоми очень строптивая и сама должна избавиться от червоточинки, прежде чем стать наливным яблочком. – Дядя пожал плечами, словно от недостатка высказанных им аргументов.

– Ах, Эрик, я так хотела уберечь её от всех опасностей и неприятностей, возникающих на каждом шагу в пути нашего следования по витиеватым вехам истории, сквозь которую мы проносимся невидимой дымкой, что потеряла её из виду, не заметив момента, когда расстояние между нами стала предельно непонимающим. – Глаза Мамы опять налились багряными слезами с ноткой отчаяния, заставляя моментально в моих глазах твориться такому же. – Я была брошенкой и сама училась жизни на своих совершённых ошибках, иногда или, лучше сказать, часто они были непоправимыми, поэтому я многократно начинала жизнь среди людей с нового, чистого и беспамятного листа. У Наоми же есть родители и семья, которые оберегали, учили и наставляли её. Если бы не дурацкий характер, жизнь моей дочки складывалась бы куда проще. – Мама схватила дядю за плечи и начала трясти с неистовой силой, отчего его медная шевелюра приобрела растрёпанный вид. – Мы же ей ничего не запрещали, кроме запредельного и совсем недозволенного, так в чём же наша ошибка?

– Помнишь, когда ты нашла меня в той пещере после почти двухнедельного твоего отсутствия? – Мама наконец-то перестала трясти дядю, а её сосредоточенный вид давал мне понять, что она думает.

– Да, когда я вместе с Сэмом и Майклом задержалась в гостях у Архонтов. – Мама коснулась своей правой рукой напряжённой щеки дяди Эрика. – Ты тогда на себя был совсем не похож.

– Тогда я в первый раз в своей жизни подумал, что потерял тебя. Только перед чертой опасного и безмолвного скитания я понял, что моя гордыня и самодостаточность сошли на нет перед трагедией утраты любимых. Ты, Майкл и несколько позже и Сэм стали для меня всем, о чём я только бы мог мечтать в прежней жизни. Ты только пойми, Лилиан, если бы ты не вернулась за мной, то я бы так вечно и просидел у этого зеркала не в состоянии подняться с земли. Я бы ждал тебя там до скончания своих дней.

– Знаю, мой дорогой! – Чувство заботы пересилило внутреннюю мамину напряжённость, и она обняла дядю Эрика.

Я раньше и не понимала, отчего у них между собой у всех такая привязанность. Отчего они, как винтик и гаечка, иголка и ниточка, всегда следуют друг за другом. Навечно связанные между собой, они были друг для друга больше, чем простая семья, они дополняли друг друга, являясь единым живым организмом, все они, но только не я. Безумно обожая свою семью, я умело скрывала от них мучащих и грызущих меня «тараканов», а надо было просто открыться им, давая возможность помочь мне. Но я не могла или просто тогда не хотела. К чему мне их помощь, если я справлюсь сама? Моя переоценка и недооценка позиций меня и сгубила. Теперь-то, после таких испытаний, мне ясны и понятны слова дяди Эрика, теперь он говорит на одном со мной языке.

Немного абстрагировавшись от их разговора, я летала в сознании, цепляясь за лохмотья разорванной памяти. Хорошо хоть у меня хватило сил, чтобы вернуться к их грустной беседе.

– Именно тогда-то я и понял, что ты, Лилиан, и все вы, в сущности, для меня значите. – Дядя изысканно взял Маму за руку и поцеловал внутреннюю сторону её ладони. – Помнишь своё ощущение, когда ты нашла меня, привязанного к стулу в канализационной шахте, или, когда один из демонов Галла вырвал сердце Сэму после того, как ты пошла для них на уступки?

– Я не хотела жить. Смысл для этого был мною потерян. – Мама села опять на гладко вышлифованный когда-то давно здешними водами огромный валун, устремив свой взгляд в лиловый бархатистый закат. – Но к чему всё это сейчас?