Нана Блик - Наоми

– Она ещё спит, – пожимая плечами, произносит ребёнок, – мы с Сарой хотим кушать, приготовь нам что-нибудь, папа.

– Вот, когда ваша мамаша придёт в себя, у неё и просите, – рявкаю я на него, отшвыривая в сторону от себя.

Немного погодя, я встаю и, перебирая не до конца протрезвевшими ногами, плетусь к входной двери. Трубы горят так, что мочи нет больше терпеть, поэтому я отправляюсь на поиски целебного эликсира для нестерпимого и нескончаемого похмелья. Кевин, не проронив ни слезинки, встал с давно немытого пола и подошёл к своей синеглазой сестрёнке, которая, шмыгая носиком, играла со сломанной пластмассовой машинкой, сидя на холодном полу в одной коротенькой рубашонке.

– Сара, пойдём, я одену тебе штанишки, – мальчик взял сестрёнку за ручку и потянул за собой в другую комнатку дома.

Старый покосившийся дом достался моей семье от бабушки, которая в отличие от всех нас никогда не пила. Всегда в уме и достатке она произвела на свет пьющую дочь, а потом и меня, драчливого запойного алкоголика, который сейчас вместо того, чтобы заниматься с детьми, пошёл в очередной раз заливать своё горло. Так что, когда кто-то говорит мне о наследственных генах, я громко смеюсь им в лицо, заявляя, что не молекулы, а мы сами куём свой жизненный путь, правда, я это делаю не очень удачно и не потому, что не могу измениться, я просто не хочу прилагать к этому даже минимум своих, кстати, ни на что не потраченных усилий. Когда я уходил из дома, жена валялась за печкой, которая дня два как была нами не топлена, поэтому в доме еле набиралось градусов десять в плюсе. Холодно, но терпеть можно. Нам, запойным пьянчужкам, самый раз, к сожалению, этого не скажешь о детях, которые были вынуждены мучиться не только от голода, но и от холода.

Я вернулся вечером подшофе с полной бутылкой мутной вонючей жидкости. Моя жена уже была на ногах: затопила чем-то старую печь и сварила в грязной плохо вымытой кастрюле какой-то помойный супчик, который дети хлебали с таким неимоверным аппетитом.

– Где ты шлялся? – с порога заявляет мне жёнушка, хватаясь обеими руками за бутылку.

– В отличие от тебя я занимался делами, – язвительно выпаливаю ей в ответ, откидывая от своей бутылки. Испугавшаяся падения матери Сара начинает громко рыдать, а Кевин выскакивает из-за стола и поднимает мать с пола, приговаривая: «Папа, прошу тебя, не бей больше маму!».

– Угомонитесь, чертята! – немного утихомирив свой пыл, я также сажусь за стол с ними и принимаюсь поглощать странный, слегка вязковатый, суп.

– Налей мне стаканчик, – произносит жена, едва поднявшись с пола.

– Ну, давай, выпьем для аппетитчику! – уже улыбаясь, соглашаюсь с ней я, потому что сам начинаю сильно нуждаться в очередной дозе спиртного.

Выпив почти половину бутылки, я командую всем ложиться спать с мнимой надеждой проснуться ночью и допить её в одно горло. Мои ноги как ватные, а голова давно уже ничего не соображает, но бутылку я забираю с собой, кладя её под подушку – на это-то ума много не требуется!

Ночью около двух часов малышка Сара закатывается диким воплем. Никак не реагируя, я лежу на своей половине дивана до тех пор, пока ко мне не подходит Кевин.

– Мама, папа, Сара такая горячая, – дрожащими ручками мальчик теребит меня за рукав замасленной грязной рубахи, потому что я лежу с краю, – она говорит, что у неё животик бо-бо.

– Вставай, твой ребёнок болеет, – тормошу свою названую супругу, но она только мычит мне в ответ. Не выдерживая её подобной реакции, встаю с дивана и хватаю её за волосы, волоча по холодному полу в детскую комнату.

– Она такая же твоя дочь, как и моя! – женщина орёт, пытаясь отбиться.

– Папа, прекрати! Маме же больно! – только после хлюпающих слов Кевина я всё-таки отпускаю жену. На моей потной руке остаются выдранные волосы, поэтому, стараясь убрать их, я потираю ладони о спортивные вытянутые штанишки.

– Что ты ревёшь? Не могла подождать до утра? – Я сажусь на кровать, щупая лоб ребёнка. Девочка действительно была обжигающе горячая. – Скорее всего, живот разболелся у Сары от твоего супа! – обращаюсь я к жене, – как раньше не умела готовить, так до сих пор и не научилась.

Я резко встаю и иду к своему дивану, чтобы вытащить бутылку мутной спиртной жидкости. Затем наливаю полстакана смрадного вонючего напитка и иду назад в детскую спальню.

– Открывай рот, – говорю я своему светловолосому ангелу, поднося стакан к детскому личику.

– Не переводи на неё, – промямливает жена, – ей это всё равно не поможет!

– Папа, я не хочу, – картавя, произносит Сара, но я непреклонен.

Схватив ребёнка, я прижимаю одной рукой её личико к детской кровати, а пальцами другой приоткрываю ей рот и начинаю вливать мутную жидкость. Ребёнок орёт, кашляет и немного захлёбывается. В это время ко мне подлетает Кевин и ударяет своим детским кулачком по лицу.

– Оставь её, – кричит Кевин, пытаясь ударить ещё раз. Я хватаю одной рукой его за шиворот и со всего маху швыряю в дальний угол комнаты. Пацан сильно ударяется о стену и падает. Допив остатки алкоголя в стакане, я ухожу спать, но краем глаза замечаю, как Кевин ползком добирается до Сары и, обняв её, ложится рядом с девочкой на кровать. В это время моя жена храпит уже во всю на диване.

– Проснись, свиная туша, невозможно уснуть под такие завывания твоего организма! – Толкаю её в бок, чем заставляю перевернуться и хотя бы на время утихомирить свой храп.

Проснулся я ближе к обеду. Ещё лёжа на диване, просовываю руку под свою подушку. Подумать только, в мою голову не пришла мысль о том, что нужно встать и посмотреть, как там себя чувствует дочка. Зато мысль о спрятанной бутылке меня посетила ещё раньше, чем я смог проснуться. Шаря рукой под подушкой, я резко открываю глаза и окончательно просыпаюсь, потому что заветной бутылки там уже не было. Подскочив, я вспомнил, что оставил её на столе. Её и там не было, впрочем, как и жены, которой с утра, словно след простыл. Немного пометавшись по дому, я всё-таки обнаружил свою драгоценную ёмкость за печкой, и она была совершенна пуста. Я не помню себя ещё таким злым. Бегая по дому взад-вперёд, я орал и матерился как сапожник, обливая грязью свою жену. Мне и в голову не пришло, что меня слушают дети, да мне, если честно, было тогда всё равно, ну, а лучше сказать, плевать на то, что чьи-то детские ушки сейчас улавливают скверные грязные слова, но ведь это были даже не чьи-то посторонние уши, а ушки своих собственных малолетних детей. Решив никуда не ходить, а дождаться свою благоверную дома, я лёг на диван и заснул. Сквозь сон я слышал, как Кевин гремел кастрюльками в поисках еды, а затем слышал писк вскипевшего чайника, но даже не пытался подняться, чтобы ему как-то помочь.