Мальчики в долине - Филип Фракасси
Первое, что бросилось мне в глаза: он выглядел на десять лет старше того человека, которого я знал, человека, с которым только вчера я ездил на ферму Хилла.
А второе, что я понял: ему страшно.
– Питер. – Он бросает взгляд на Байрона, замечая окровавленный молоток, но говорит лишь: – Привет, Байрон. Ты ранен?
– Нет, отец.
Эндрю кивает и оглядывается вокруг.
– Думаю, здесь не безопасно. Я не знаю, где… где другие. Наверное, на улице. Прячутся…
Что-то в голосе Эндрю настораживает меня. Дрожь, которой я никогда раньше не слышал. Он затравленно озирается по сторонам. Интересно, я выгляжу таким же напуганным, загнанным в ловушку?
Надеюсь, что нет.
– Питер, скажи, как вы там в спальне? Как остальные мальчики? – спрашивает он, решительно настроенный, уже овладев собой и ясно все понимая. Я отбрасываю возникшие опасения. В конце концов, это Эндрю. Самый лучший из нас.
– Нас там четырнадцать, Эндрю, – говорю я. – Включая меня, Дэвида и Байрона.
Эндрю кивает, подсчитывая в уме.
– Сколько? – спрашиваю я.
Он смотрит на меня, сначала не понимая. Затем замечает, что я задержал взгляд на накрытых белыми простынями телах позади него, и вздыхает.
– Девять мальчиков. И отец Уайт. Бедные дети…
Он закрывает лицо руками и громко всхлипывает.
– Эндрю?
Он опускает руки. В глазах у него стоят слезы. Ему явно не по себе.
– Вы в порядке? – спрашиваю я.
– Со мной все будет хорошо, Питер. Это просто шок.
Я киваю и обмениваюсь быстрым взглядом с Байроном. Он с каждой секундой все заметнее нервничает. Мы здесь как на ладони.
– Что с другими священниками? Где Пул и Джонсон? Было бы неплохо, если бы к детям пришел священник, кто-нибудь из взрослых.
– Пул отдыхает в своих покоях, – отвечает он. – У него глубокая рана на ноге, и ему трудно ходить. Я сказал ему запереть дверь и молюсь, чтобы он меня послушал. Я не знаю, где брат Джонсон. Я искал в его комнате и на кухне, но его там нет. Я не знаю, где он…
– А работники кухни? – спрашивает Байрон, указывая окровавленным молотком в сторону столовой.
Я замечаю, что Эндрю с отвращением смотрит на оружие. Он сглатывает и отвечает:
– Их нет.
– Как это? – не понимает Байрон, и я разделяю его недоумение.
– Думаете, они отправились за помощью? – спрашиваю я. – Может, вместе с братом Джонсоном?
Лицо Эндрю обмякает, в глазах – отсутствующее выражение. С одной стороны, мне хотелось бы взять его за руку и усадить в кресло, принести ему чаю или вина, подождать, пока он оправится от шока. С другой стороны, хочется встряхнуть его за грудки, сказать, чтобы он взял себя в руки. Он единственный взрослый, который у нас сейчас есть, и он нам нужен. Конечно, я не хочу оставаться один. Я не справлюсь в одиночку.
– Отец? – говорю я скорее резко, чем вежливо или дружелюбно, но зато добиваюсь реакции. Взгляд у него снова становится сосредоточенным и осмысленным, пусть даже временно.
– Простите, – делает он глубокий вдох. – Ладно… Нам нужен план, так? Питер, думаю, ты должен отправиться на ферму Хилла. Рассказать Джону о том, что произошло. Привести на помощь как можно больше людей и как можно быстрее. Ты справишься? Только ты знаешь дорогу.
В памяти тут же всплывает лицо Грейс, но я быстро прогоняю его, мне стыдно. Я представляю дорогу, по которой придется ехать в сильный снегопад. Мысленно отмечаю ориентиры, которые не заметет снегом. Я уверен, что справлюсь. Кроме того, лошади наверняка найдут дорогу.
– Ладно, – говорю я.
Мне уже не терпится отправиться в путь, за помощью. Сделать хоть что-то. Я хочу рассказать Эндрю о том, что знаю, во что верю, но понимаю, что от этого никакой пользы, разве что Байрона напугаю. Прямо сейчас поехать за помощью – лучшая идея. А потом – будь что будет.
– Хорошо. – Эндрю поворачивается к Байрону. – Я хочу, чтобы ты пошел в часовню и помог двум мальчикам, которые там остались. У одного вывих лодыжки, он сам до спальни он не дойдет. У второго, Пола, ранен глаз. Боюсь, несмотря на мои усилия, он его потеряет. Я оставил их вдвоем в часовне на случай…
– На случай, если другие вернутся, – кивая, говорит Байрон. – Они смогут забаррикадировать двери. Умно.
Бесстрастный тон Байрона хорошо приводит в чувство посреди всего этого ужаса и неразберихи.
– Спасибо, – отвечает Эндрю, искренне улыбнувшись впервые с момента нашего прихода. – Ты сможешь довести их обоих до спальни?
Я снова замечаю, как взгляд Эндрю падает на молоток.
– Да, отец, – говорит Байрон. – Думаю, наверху никого нет. По крайней мере, по дороге сюда мы никого не встретили. Подозреваю, что они собрались где-то все вместе и обдумывают следующий шаг. Может, в амбаре, или в кладовке, или еще где-то.
Он пожимает плечами, как будто нет ничего необычного в том, что десять мальчишек прячутся где-то и замышляют убить всех нас, и мне хочется обнять его за выдержку. Его мужество заразительно, и я отмечаю про себя, что мне тоже стоит вести себя так с другими, насколько это возможно. Это может помочь их успокоить.
– Тогда иди, и спасибо. Питер, я помогу тебе оседлать лошадь. Поедешь на ферму верхом. А потом я вернусь и пойду в спальню к остальным мальчикам.
Даже не оглянувшись, Байрон направляется к часовне. Мы с Эндрю идем к выходу. Священник оборачивается:
– Байрон!
Байрон останавливается в дверях часовни. Глядя на него через весь вестибюль, я вижу не надежного защитника, а всего лишь ребенка. Храброго, но испуганного маленького мальчика.
– Когда отведешь их в спальню, оставайся там, – велит Эндрю, после чего обращается ко мне: – Двери надежно заперты?
– Да, отец.
– Хорошо, – говорит Эндрю и снова поворачивается к Байрону: – И что бы ни происходило, никому не открывайте двери, кроме меня или Питера.
Байрон кивает в последний раз и исчезает в дверях часовни.
Эндрю хватает меня за рукав. В его глазах читается страх.
– Я не знаю, кому можно доверять, – тихо говорит он, и я киваю, понимая его чувства.
42
Несколько минут спустя они обнаруживают трупы лошадей.
Эндрю потрясен таким жестоким убийством; он еще не оправился от событий в часовне, от всех этих смертей… А теперь еще и это. Настоящая бойня, думает он, иначе и не скажешь о том, что сотворили с животными.
Потрясенный, Питер, спотыкаясь, выходит из стойла. Он держится рукой за стену, и его рвет той скудной
