Нэнси Коллинз - Окрась это в черное

Таймс-сквер

Эрнест Тримуй бегал по тесной комнатке, выходившей окнами на Таймс-сквер. Он сгрыз ноготь большого пальца до основания и продолжал грызть, несмотря на выступившую кровь.

Ленокс-авеню

Младенец не переставал кричать. Обычно Иоланду это так не беспокоило, но сегодня он точно действовал ей на нервы. Уж скорее бы мать пришла с работы и можно было бы сбежать шататься с друзьями. Она раньше думала, что с младенцем будет счастлива – приятно иметь что-то такое, что хочешь не хочешь, а должно тебя любить. А сейчас ей хотелось снова оказаться в восьмом классе и уходить, когда захочешь. Маленький Родриго стоял в манеже и вопил, тряся решетку. Иоланда включила телик на всю катушку и придвинула кресло почти носом к экрану, закрыла уши руками, чтобы заглушить негодующие вопли Родриго.

Ирвинг-плейс

Обычно Сэму нравилось быть возле нее. Даже больше чем нравилось. Он был единственной настоящей любовью Синди. Они познакомились девять месяцев назад на свадьбе у друзей. Она была подружкой невесты, а он разливал напитки. Теперь же они жили в одной квартире в Верхнем Вест-Сайде. И все друзья завидовали их отношениям.

– Вы, ребята, отлично друг другу подходите.

– Никогда не видели такой счастливой пары.

Даже незнакомые восхищались. Обычно Сэм был с ней предупредителен, внимателен и нежен, но сегодняшний вечер оказался исключением. Серьезным. Почему-то Сэм был в дурном настроении и сидел у телевизора, тянул пиво банку за банкой и ничего почти не говорил – только бурчал что-то обидное насчет ее веса, ее вкуса в выборе друзей и одежды и насчет ее умственных способностей. Пару раз она поймала на себе его взгляд – довольно-таки неприятный. Стоя возле мойки и перемывая тарелки, Синди задумалась о своих отношениях с Сэмом. Он был кое-как перебивающимся актером, она работала в инвестиционной компании. Синди была на семь лет старше. Фактически они жили на ее зарплату, поскольку Сэм подрабатывал официантом, чтоб иметь возможность принять любую работу, если агент предложит. Хотя оба они работали по восемь часов, Синди как-то находила время мыть посуду, заниматься стиркой и прибирать в доме. И чем больше она сейчас об этом думала, тем обиднее ей становилось. Это он все нарочно.Наверняка он бросит ее ради какой-нибудь молоденькой вертихвостки, если его карьера пойдет на взлет. Синди затянулась так, что дым чуть не из ушей пошел, и бросила в мыльную воду вилки и ножи.

Церковь Отца Нашего Искупителя

Отец Игнатий закрыл глаза и помолился, чтобы видение исчезло. Святым полагаются видения – по крайней мере так говорится в Библии. Но видение, поразившее отца Игнатия, было далеко не духовного свойства.

Мать сидит на кресле у окна, обмахиваясь веером и глядя сквозь ситцевые занавески на улицу, где они когда-то жили – на Адовой Кухне. Потеет и обмахивается. Потеет и обмахивается. Платье распахнулось, обнажив массивные груди. Потеет и обмахивается. Потеет и обмахивается. И глядит на улицу, будто его и в комнате нет. Потом подбирает юбки выше бедер и, не отрывая глаз от улицы, трет то, что у нее между ногами. В комнате пахнет зверями. Она дергается и стонет, будто сделала себе больно. Потом глядит прямо на отца Игнатия и улыбается голыми деснами – челюсти не вставила. Матери семьдесят два года.

Соня оседлала Другую, колотя ее затылком о черный лед. Ветер бессловесно визжал в ушах, пролетая над замерзшим полем. Никогда еще в жизни Соня не была так счастлива. Никогда еще не удавалось настолько дать себе волю, снять все запреты. И это было хорошо,как у стайера, у которого тело перешло за грань простой усталости. Это было ощущение свободы, отделения от места и времени, от собственной личности. Было только здесь и сейчас.

Другая зарычала и полоснула ее острыми когтями, разорвав Соню от горла до паха. И мрачно захихикала, когда Соня неловко стала засовывать внутренности обратно в тело.

(Он тебя хочет убить. Ты что, еще не поняла?)

~~

Тело Сони изогнулось вверх, мышцы напряглись. Она стояла на пятках и на голове. Парапсихический шум стал сильнее, и Морган заскрежетал зубами от боли. Такой резкой реакции на свое вмешательство он не ожидал. С визгом псионической дрожи из диафрагмы Сони вырвалась темная энергия, ударив в телевышку, будто молния на негативе. Дыра в небе стала расширяться, будто заполняемая гноем.

Ветер набирал силу, свежел. Морган придвинулся к распростертому телу Сони. Когда он потянулся к ее горлу, раздался громкий треск, запахло озоном, сверкнула черная молния. Морган отдернул руку, зарычав от боли. Пальцы правой руки воняли горелой свининой. Он забыл это чертово серебряное распятие, которое сам ей подарил! Выругавшись себе под нос, он вытащил пистолет из внутреннего кармана своей пелерины. Обычно ему не нужны были такие грубые орудия разрушения – он убивал либо собственным разумом, либо чужими руками. Но Соня – это очень особый случай.

Он наклонил ствол, метя ей в голову.

Очень жаль, что все так выходит. Она могла бы ему обеспечить столетия – если не тысячи лет – интереснейших дуэлей. Но она слишком опасна – это он ей сам сказал. Она отказывается играть по правилам. Для нее месть – это больше, чем игра, чтобы заполнить время. Она поклялась уничтожить его, и сделает это, рано или поздно. Но что еще хуже – она соблазняет его. Соблазняет любить. Любить – это значит быть слабым, а быть слабым – значит быть рабом. Этого Морган не допустит никогда. Никогда.

– Прощай, моя совершенная любовь, – шепнул он и спустил курок.

Соня запихнула кишки обратно и запахнула дыру в теле, постаравшись не оторвать печень или селезенку. А потом пнула Другую ногой в рот, рассыпав фонтан зубов-камешков.

(Я тебя терпела, сколько мала! Мне надоел твой вонючий голос, каждый день ты у меня в голове скрипела! Ты все мне испортила! Все! И теперь ты за это заплатишь, наконец!)

Другая утерла кровь и криво ухмыльнулась.

(Дурой ты была, дурой и осталась. А мне, думаешь, приятно было нянчиться с такой чистюлей-белоручкой? Всегда так она себя жалеет, такая она несчастная, оттого что стала таким нехорошим чудовищем! Давай, бей меня как хочешь! Руками бей, ногами, ни хрена не выйдет! Ты же пыталась уморить меня голодом – помнишь, лапонька? И тоже хрен вышло. Допри ты, наконец, дурочка – я здесь, и никак тебе меня не сбагрить!)

Ледяное поле содрогнулось, будто началось землетрясение. Соня и Другая переглянулись.

(Это ты, что ли?)

(Ни хрена не я!)