Татьяна Корсакова - Проклятое наследство

А графиня-то оказалась крепким орешком, истерик не закатывала, в обморок не падала. Наоборот, по сторонам смотрела с недамским любопытством, а еще внимательно прислушивалась к разговорам об оборотне. Сам-то Клим ни в какого оборотня не верил, но ситуация на острове складывалась более чем странная. И истерзанный труп, и кровавые волчьи следы он видел своими собственными глазами.

На самом деле волк-людоед? Или же ловкая мистификация? Климу хотелось думать, что второе, но что делать с трупом господина Шульца? Если есть труп, то получается уже не мистификация, а убийство. А если волк, то куда подевался? Уж точно не в доме спрятался. Хотя дядюшка отчего-то уверен в обратном. Но дядюшка – тот еще чудак. Это Клим понял с первых минут знакомства. То из города гнал, а то подарок вручил…

Подарок, скромное серебряное кольцо, Климу, не привыкшему привязываться к вещам, отчего-то страшно нравился. Было ощущение, что с кольцом этим они родные, что сделано оно специально под него и для него. А пожалуй, подарок он оставит себе. На память. И с дядюшкой было бы не лишним снова поговорить. Что-то ведь знает старый прохвост. Знает, но не рассказывает. И про суженую следует разузнать побольше, про прошлое ее и про родственников.

Суженая заговорила, лишь когда они остались одни, набросилась коршуном. Климу даже показалось, что хотела ударить. Любопытная барышня, что тут скажешь. С одной стороны – светская львица, а с другой – уличная девчонка. Такая точно скучать не даст. Хорошо это или плохо, Клим не знал, но одно он знал точно – рядом с Анной Шумилиной он чувствовал себя иначе. Это не было любовное томление или иное какое глупое чувство, но в ее присутствии определенно что-то менялось. Выцветший мир, к которому Клим давным-давно привык, расцветал красками, звуками и запахами. Такое с ним случалось и раньше, тусклый мир вспыхивал разноцветьем, но лишь затем, чтобы тут же обрушиться на бедную Климову голову невыносимой болью. Не было в том разноцветье никакой радости – одно лишь покорное ожидание неизбежного.

Так случилось и во время их первой с Анной встречи. Гроза, гром, ветер и дождь стеной, а она яркая, словно светящаяся. Даром что мокрая насквозь и перепачканная в грязи по самую макушку. Клим тогда испугался, а еще и разозлился. Очень уж некстати оказалась бы мигрень. Если она вообще может быть кстати. Но ничего не случилось. Мир рядом с Анной оставался опасно ярким, но боль приходить не спешила. И это было странно и одновременно удивительно. От яркости бытия Клим давно отвык. Да что отвык – считай и не знал, как это! Иногда, когда становилось совсем уж невмоготу, чтобы вернуть жизни краски, он совершал опрометчивые поступки, лез в самое пекло, рисковал жизнью. Помогало ненадолго. В попытке достичь невозможного жизнь его делалась похожей на пьяный угар. Когда наступало отрезвление, голова тоже болела, но не до зубовного скрежета, а как у обычных людей. Этой боли Клим был даже рад, она делала его всего лишь обыкновенным, не заставляла с беспомощным стоном падать на колени, сжимать виски руками.

Вот и сейчас от Анны шел мягкий свет, а лунная дорожка на свинцово-серой озерной глади отливала десятками оттенков. Удивительно. Едва ли не удивительнее того, что творится на острове. Хорошо, что они договорились, подписали пакт о ненападении. Но с другой стороны, за новообретенной невестой теперь придется приглядывать, и сердце чует – хлопот с ней не оберешься, тяжела будет его доля. Одни только эти романтические страдания по утраченной любви чего стоят! Она ведь страдает, в толпе все время искала глазами Подольского. Отпусти ее Клим в тот момент от себя, непременно ринулась бы к бывшему кавалеру – унижаться… Оттого он и не отпустил, держал крепко, может быть, даже излишне крепко, зато наверняка.

А про оборотня Анна у него спрашивать не стала. Этакое несвойственное дамам нелюбопытство Клим посчитал дурным знаком. Значит, будет разбираться во всем сама, ринется в бой. Разумеется, без него. Узнать бы, что привело ее в Чернокаменск. Тогда контролировать ситуацию стало бы проще. Но ведь не расскажет. Ну да ладно! Как он и сказал, у него своих дел полно!

До поместья добрались без приключений, хотя Клим и был начеку. Оборотень там был или просто волк, но оружие сейчас оказалось бы нелишним. Утром надо обязательно заняться этим вопросом, купить ружье. Анну он проводил до самой комнаты, но возвращаться к себе не спешил. Спать не хотелось, а поразмышлять было над чем.

Чужое присутствие Клим скорее почувствовал, чем увидел, но не удивился. Появления Подольского он ждал, потому и не растерялся, заступил дорогу крадущейся тени.

– Куда собрались, Михаил Евсеевич? – спросил ласковым шепотом. – Уж не к моей ли невесте?

Тень замерла, гневно сверкнули в темноте стекла очков.

– Как ты посмел? – Подольский так же, как и он сам, говорил шепотом. Не говорил даже, а шипел.

– Посмел. – Клим пожал плечами. – Что ж мне было делать? Честь прекрасной дамы по моей вине оказалась под ударом, а законный жених не спешил за даму заступаться. Пришлось… импровизировать.

– Да я тебе за такую импровизацию… – Подольский сделал шаг вперед, но шаг этот был какой-то неуверенный.

Клим остался на месте, сунул руки в карманы брюк. Если бы Подольский хоть сейчас попытался поступить как настоящий мужчина, Клим бы, пожалуй, попробовал его понять. Речь не об уважении, но хотя бы о понимании чужой сути. Но увы… На него никто не бросился с кулаками, не попытался прорваться к Анне, чтобы попросить прощения, объясниться. Подольский отступил.

– Ты пожалеешь, – донеслось из темноты, словно бы сама эта темнота обрела плоть.

– Надеюсь, ты уже жалеешь?

Ему никто не ответил. Клим снова пожал плечами, запрокинул голову, вглядываясь в темные окна комнаты на втором этаже. Графиня Анна Шумилина спала. Или делала вид, что спит. С женщинами ничего нельзя знать наверняка.

Утро следующего дня выдалось пасмурным, накрапывал мелкий дождик. К завтраку не вышли ни Анна, ни Подольский. На вопросы Клима Клавдия лишь развела руками.

– Михаил Евсеевич велели завтрак в комнату подать, а Анна Федоровна сказала, что не голодна.

В голосе Клавдии слышалось осуждение. Было очевидно, что хороший аппетит она считает едва ли не одной из самых важных дамских добродетелей.

– А вот я голоден как зверь! – Клим широко улыбнулся.

От его совершенно невинных слов Клавдия ойкнула и торопливо перекрестилась.

– Что случилось? – спросил он как можно участливее.

– А то вы, Клим Андреевич, не знаете, что случилось?! Вы ж этой ночью на острове были! – Чувствовалось, что Клавдии хочется поговорить, узнать кровавые подробности минувшей ночи. – Волколак… – сказала она и снова перекрестилась. – Вернулся…