Соседи - Екатерина Дмитриевна Пронина
***
На дворе у однорукого тракториста, несмотря на июнь, лежал снег. Яблоки, покрытые коркой льда, хрустально блестели, как елочные игрушки. Под белым покровом оказались клумбы: ирисы, ноготки и турецкая гвоздика. Дверной проем – как зубастая пасть: сталактитами свисают с крыши сосульки, ни звука не долетает из темного нутра избы. Ленька, невнятно вскрикнув, бросился на крыльцо по хрупкому льду, сковавшему ступени.
– Стой ты! – беспомощно крикнул Алесь вслед. – А если она там?
“Тем более, – подумал Ленька отчаянно. – Я Стыни нужен. Она меня ищет”.
В конце концов, он был правнуком Матвея Крюкова. Красный комиссар с перевязанной головой предстал перед его воображением, как настоящий. Он бы сейчас улыбнулся внуку? Человек, который пошел с винтовкой против бессмертной колдуньи и прикладом прижимал ее к земле до последнего, чтобы товарищи смогли надвинуть сверху плиту, точно знал о храбрости достаточно.
В избе было холодно и сумрачно. В сенях Ленька вступил в липкую темно-красную лужу на полу и забрызгал кеды. Захрустело что-то под подошвами.
“Кровь, – забилась в голове мысль. – Кровь и перемолотые косточки, как на поляне, которую нашел Крюков”.
Солнечный зайчик скользнул по неровно срезанному горлышку трехлитровой банки. Старуха-мать дяди Захара хранила на полках в сенях, где холоднее, домашние заготовки на зиму. От резкого холода, видимо, полопались банки с вишневым вареньем. Ленькиного промедления хватило, чтобы ребята его догнали.
– Даже не думай, что пойдешь один, – сердито сказал Даник.
Он тяжело дышал: запыхался от бега. Алесь молча кивнул, хотя лицо у него было белым, как творог. Ленька посмотрел на них обоих с благодарностью. Что верно, то верно: даже Крюков сражался со Стынью не один. Даник, наверное, подумал о том же, потому наигранно-весело сказал:
– Должен же, в конце концов, кто-то откромсать тебе руку, если придется.
Из глубины избы донесся крик, похожий на скрежет. Улыбки на лицах ребят погасли.
Мебель в доме была перевернута. Выпотрошенные в бессильной ярости подушки лежали на полу. Стол, как подстреленный конь, упал на две подломленных ножки. Иголками инея обросли стены. Ленька не сразу заметил хозяев. В углу за печкой, закрыв голову единственной рукой, стоял дядя Захар. За его плечом пряталась старенькая мать: только глаза блестели под платком. Тонкая черта рассыпанной соли разделяла людей и белоголовую чудь, от которой веяло холодом.
Стынь ходила рядом, не имея возможности переступить границу, как кошка у мышиной норы. Из ее глотки вырвался новый вой ярости.
– Отстань от них! – крикнул Ленька. – Тот, кто тебя убил, давно умер!
Женщина неестественно быстро, с хрустом в позвонках, развернулась к нему. Леня вновь увидел лицо матери. Она выглядела, будто кукла, которой управляют: бессмысленный, пустой взгляд, запекшаяся кровь на губах. Ярость и боль поднялись в Леньке, кипятком обжигая горло.
– Почему ты притворяешься мамой?! – заорал он. – Прекрати! Возьми другое лицо!
Он схватил с пола обломок от ножки кресла и швырнул в чудь. Деревяшка ударила ее по плечу и отлетела на пол с жалобным стуком. Перед безразличным лицом матери Ленька почувствовал себя таким слабым и беспомощным, что хоть разрыдайся. У Матвея Крюкова были сабля, и винтовка, и боевой конь. А его правнук совсем маленький и безоружный. Вдруг он почувствовал, как кто-то положил ему руку на плечо. Может, это был Даник, его бесстрашный старинный друг, с которым они не раз прыгали с тарзанкой над оврагом и забирались на крыши. А, может, добрый, чуткий к чужому горю Алесь, готовый полезть в любые опасности с новыми товарищами. Но Леньке стало полегче.
– Стынь, ты нарушаешь договор, – совладав с голосом, сказал он. – Никто из живущих сейчас в деревне не обижал тебя. Чего тебе от нас нужно?
Чудь медленно склонила набок голову, вытянула руку – мамину мягкую руку, гладившую когда-то сына по волосам! – и указала на Леньку. У него заколотилось сердце.
Ты. Ты нужен. Отдавай белоглазым долг, правнук комиссара!
Стынь взмахнула рукой. С треском ломая доски, сквозь пол стали прорастать деревья. Ветви елей, которых отродясь не сажал в саду дядя Захар, распахнули окно. Ледяные шишки посыпались на пол. Ленька отскочил. Ему показалось, что деревья пытаются его схватить, но это было не так. Разрушив стены избы, они выстроились в живой коридор, шелестящий и пахнущий лесом. Стынь пошла по нему, лишь через несколько шагов обернулась, требовательно глядя на Леньку, и поманила его за собой.
Леня стиснул зубы и тоже ступил на ковер мха, мягко прогнувшийся под его шагами. В висках отчаянно стучало сердце.
Он не ждал, что Даник и Алесь пойдут с ним, но друзья его не оставили. Заметив ребят рядом, Ленька почувствовал одновременно радость и горечь. С товарищами было не так страшно, но их-то чудь не требовала к себе, они пошли только ради него.
Стынь вела их своими дорогами, которыми не могли ходить обычные люди. Через несколько минут Ленька почувствовал, что они уже не в деревне. Изба дяди Захара исчезла за спиной, вокруг был только лес. Ласково ложились под ноги травы, журчал вдалеке ручей, пели в кронах птицы. Стало гораздо теплее, хотя там, где проходила Стынь, все равно оставался снежный след.
– Как думаете, куда мы идем? – спросил Даник, озираясь.
– В чащу, – убитым голосом заявил Алесь.
Это был тот самый лес за рекой, подступающий к “Краснополью”, но сейчас он словно показал другое лицо. Тропки здесь заросли широкими листьями папоротника и нежными белыми цветами, названия которых Ленька не знал. Розовые бусины земляники выглядывали из-под травы. Дымка тумана окутывала деревья.
– Красиво, – неожиданно сказал Алесь.
– Я бы лучше в деревню вернулся от такой красоты, – проворчал Даник. – Но… правда красиво.
Ленька сердито уставился себе под ноги. Он не собирался смотреть на богатства леса, которые чудь сейчас совала под нос, будто убеждая, что остаться здесь будет неплохо. Они лжецы! Обманщки! Заключили договор, который не соблюдают. Притворились его матерью. Украли у Валюшки сестру. Леня не трус, он пойдет со Стынью, но радоваться цветочкам и ягодкам он не будет, это уж увольте!
Горячая слеза скатилась по щеке. Ленька быстро стер ее рукавом, чтобы не видели ребята.
Кусты вокруг лесной тропинки ожили. Там словно играли в салочки невидимые дети: шорох листьев, смех
