Татьяна Корсакова - Проклятое наследство

Был еще один человек, которого Климово признание и вовсе ошарашило. Дядюшка, старый плут, отбросил в сторону личину безобидного пьянчужки, лицо его сделалось едва ли не каменным, но смотрел он при этом не на счастливых обрученных, а куда-то поверх головы Клима. Во взгляде его было нечто такое, от чего сердце Клима замедлило бег, и кровь в жилах сделалась вдруг опасно вязкой. Потянуло холодом, как тогда, в номере графини. Захотелось обернуться, отмахнуться от чего-то неведомого, вполне возможно, что и невидимого, но он не стал, вместо этого заговорщицки подмигнул дядюшке. А тот скривился, словно бы от зубной боли, и принялся выбираться из-за стола.

– Все это, конечно, весьма эффектно, – сказал он незнакомым, сиплым каким-то голосом. Его неискренняя улыбка казалась нарисованной на морщинистом лице, – но кое-чего не хватает.

К Климу он подходил по-крабьи, бочком, будто бы опасался за собственную шкуру. Или боялся упасть от выпитого вина. Но не дошел, остановился напротив Анны, сказал уже совсем иным, ласковым тоном:

– Деточка, я знавал ваших родителей. Очень жаль, что в столь светлый день их нет рядом с вами, но я готов… – Он всхлипнул, а потом так же театрально и так же бездарно, как до этого Коти, прижал к груди ладонь. – Я готов заменить… и поддержать… – Он больше не всхлипывал, но икал громко и отвратительно, так, что ни у кого из сидящих за столом не осталось сомнений, что перед ними горький пьянчужка, вдруг возомнивший себя благодетелем. – Дайте-ка вашу руку, деточка!

Деточке не хотелось. Деточка уже отдала руку – да и сердце до кучи! – негодяю и прохвосту, а тут еще один… чудак. Но и другого выхода у нее не оставалось, разыгрываемая пьеса ни в коем случае не должна была скатиться в фарс.

– Вот… – На раскрытую ладонь Анны легло кольцо, простенькое, ничем не примечательное, но Климу вспомнилось, что кольцо это он видел на толстом дядюшкином пальце. – Подарите, деточка, своему… жениху. – Дядюшка снова икнул. – В знак крепости ваших чувств… А то он вам – бриллианты, а вы ему – лишь руку и сердце… Непорядок…

Она послушалась, словно завороженная потянулась к кольцу, посмотрела на Клима взглядом одновременно беспомощным и решительным, и в глазах ее Климу на мгновение почудились серебряные искры, такие яркие, что он поневоле зажмурился. А когда открыл глаза, кольцо уже было на его безымянном пальце. Село как влитое, приласкало разгоряченную кожу освежающей прохладой, а холод, Клима окружающий, прогнало.

Сорвался с крючка шельмец! Как есть сорвался! Выпутался из расставленных сетей! Матрена Павловна тяжко вздохнула, одним махом опрокинула в себя стопку вишневой наливки. Сердце заныло, сбилось с ритма, а потом снова заухало ровно и размеренно.

Тяжко. Кто бы знал, как тяжко женщине замужней, но в вопросах бизнеса совершенно одинокой, этим самым бизнесом заниматься! Особенно нынче, когда кризис – чтоб его! Когда давние партнеры отказываются от сделок, ищут иных поставщиков. Сева, любимый сынок, говорит, что виной тому устаревшее производство, что нужна модернизация, да не абы какая, а тотальная. А где же набраться денег на эту модернизацию? К банкирам идти с поклоном? Так знала Матрена Павловна этих хапуг, понимала, сколько придется потом отдать своих кровных. Хорошо еще, если модернизация пойдет производству на пользу, но даже в этом случае окупятся затраты далеко не сразу, годы уйдут, чтобы встать на ноги, утвердиться на прежнем месте. А деловые партнеры ждать не станут, уже сейчас смотрят в сторону англичан и немцев. Там, видите ли, чугун дешевле и качественнее. Замкнутый круг, ей-богу… Так все хорошо было, а тут на тебе! Нет, деньжат-то у нее поболе, чем у Тошки Кутасова будет, есть чем пыль в глаза пустить, но от прежних капиталов хорошо, если четверть осталась. И всего за каких-то пять лет…

Но видать, не до конца отвернулась от Матрены Павловны фортуна, подкинула в тяжкую годину покупателя на поместье. Столько лет замок этот чертов стоял, никому не нужный, а тут нате – нашелся дурачок. Да не просто дурачок, а с деньгами. Матрена Павловна справки-то навела, все, что могла, выяснила о мальчишке. Выяснить получилось не так чтобы много: молод, собой хорош, лих без меры, деньгами сорит, и денег тех у него в достатке. А деньги – это самое главное по нынешним-то тяжким временам. Денежка к денежке, под рачительное Матрены Павловны управление – глядишь, и получится модернизация. Наташенька вон уже совсем заневестилась, а чем Туманов не жених? Чай, поможет финансово любимой тещеньке, чай, не откажет.

Матрена Павловна уже все распланировала, с Наташкой беседу провела, в идее своей утвердилась окончательно, а тут такой удар: у Туманова, оказывается, уже имеется невеста, вот эта самая, государственного преступника, каторжанина дочка. Как так вышло? Отчего Викеша не доложил? Отчего все думали, что девица – Мишки Подольского невеста? Не оттого ли, что Туманов, негодяй этакий, жениться на ней удумал вот только что? Была полюбовницей, станет женой…

Ничего, как удумал, так и раздумает. Время еще есть. Матрена Павловна тоже что-нибудь придумает. На то она и мать, чтобы интересы родного чадушки блюсти. Ну и свои собственные, коль уж получится. Молодых рассорить – дело пустяковое. Небось мальчишка о темном прошлом своей невестушки знает далеко не все. Вот и узнает! Надо только Викеше сказать, чтобы расстарался.

От мыслей этих на душе полегчало. Не привыкла Матрена Павловна отступать. Но и идти напролом тоже не любила, потому что считала себя женщиной разумной. Вторая стопка вишневой наливочки окончательно утвердила ее в правильности принятого решения, а ласковая улыбка Анатоля так и вовсе вернула прежнюю радость бытия. Анатоля Матрена Павловна любила. Не так сильно, конечно, как деток, но уж точно посильнее Петруши-покойника. С муженьком у нее не вышло ни любви, ни сладу. Слабохарактерный был, в делах мягкий, что пуховая перина. Точно как Антошка Кутасов. Одна порода! Савва тот иной был, хваткий и злой, вот за него бы Матрене Павловне замуж выйти, глядишь, и жив бы остался. Уж она бы присмотрела. Но теперь уж что? Теперь не о покойниках думать надо, а о живых. Вот об Анатоле, о голосе его ласковом да губах сахарных. Надо же, до степенных лет дожила, а не знала, что с мужиком может быть так хорошо, так сладко. А что ума молодому мужу боженька пожалел, так это ничего. У Матрены Павловны ума на двоих хватит.

Несчастье случилось, когда ужин закончился и гости перебрались из столовой в гостиную, разбрелись по замку, точно овцы. Заголосила баба, громко, надрывно, как по покойнику. Тогда-то Матрена Павловна еще не знала, что и впрямь по покойнику. На голос пошла, просто чтобы бабу шальную приструнить. Небось одна из служанок крысу увидала и разверещалась.