Татьяна Корсакова - Проклятое наследство

Коти Кутасова многозначительно замолчала, и над столом повисла тяжелая тишина. В тишине этой Клим слышал собственное дыхание. А девчонка не выдержала, все-таки не научили ее держать удар в пансионе для благородных девиц. Она порывисто встала, так, что столовые приборы со звоном упали на пол, наверное, приготовилась с позором бежать с острова. А то и вовсе топиться. С юной опороченной барышни станется…

Клим вздохнул, тоже встал, но не порывисто, а неспешно, крепко сжал ледяную ладонь Анны Шумилиной, а потом и вовсе приобнял за плечи. В иной ситуации она бы непременно вырвалась да еще и пощечин надавала, но сейчас, видно, растерялась. Да и смотрела она не на Клима, а на Подольского. Рассчитывала найти в нем поддержку? Какая беспечная наивность…

– Мадам Кутасова, – голос Клима звучал мягко и ласково. Эта мягкость обманула Коти, заставила ее расплыться в кокетливой улыбке. Улыбка эта сделала ее некогда красивое лицо безобразным, и Клим поморщился, – вы дама, и поэтому я прощаю вам вашу глупость. – Улыбка Коти поблекла. – Но я настаиваю на том, чтобы вы извинились перед Анной Федоровной за те грязные инсинуации, которые себе позволили.

Плечи девчонки напряглись, но вырваться она не пыталась, и взгляд с Подольского перевела на него, Клима. Во взгляде этом не было благодарности – одно лишь недоуменное непонимание.

– Позвольте, Клим Андреевич! – В защиту маменьки выступил Серж. – Отчего же моя матушка должна извиняться? – Он даже попытался встать из-за стола, но Коти испуганно вцепилась в рукав его пиджака, заставляя оставаться на месте. А дремавший все это время Антон Сидорович встрепенулся, посмотрел непонимающе сначала на супругу, потом на пасынка.

– Ваша матушка должна извиниться за клевету, – ответил Клим как можно вежливее.

– А в чем, по вашему мнению, заключается клевета? – Кивком головы, непримиримым и щегольским одновременно, Серж отбросил со лба прядь волос. – Уж не в том ли, что графиня Шумилина, будучи помолвлена с другим, пустила вас посреди ночи в свою спальню?

Царящая за столом тишина, будто переполненный гноем нарыв, прорвалась шепотком и нервными смешками, все взгляды были устремлены на Анну. Да, похоже, представление, которое затеяла Коти Кутасова, удалось.

– Спокойно, миледи, – сказал Клим одними губами, но та, которой предназначались эти слова, их услышала. Успокоилась ли? Это вряд ли, но он хотя бы попытался.

– А вот вам, Серж, я морду все-таки набью, – сказал Клим ласково. – Вы уж не обессудьте. Но оскорблять свою невесту я никому не позволю.

Ему казалось, что он и без того обнимает не женщину, а каменную статую, но после этих слов статуя еще и заледенела. Это ничего, главное, чтобы молчала.

– Вашу невесту?! – В голосе Матрены Павловны слышалось искреннее изумление. – Но позвольте, Клим Петрович, мы думали, что Анна Федоровна невеста господина Подольского!

– Это досадное заблуждение. Я до сих пор не могу взять в толк, отчего случилась этакая путаница. Да, мы приехали в Чернокаменск втроем, господин Подольский был нашим попутчиком, мы познакомились в пути и в некотором смысле сблизились. Но предположить, что его и Анну связывают романтические отношения… – Он воздел глаза к потолку. По тому, как разом вздохнули присутствующие за столом дамы, артистом он оказался куда лучшим, чем Коти Кутасова. Нужно было срочно закрепить достигнутый успех, пока графиня не пришла в себя и не кинулась опровергать его историю. – Но я тоже виноват. – Он осторожно поцеловал самые кончики ее холодных пальцев. – Дела превыше всего. Понимаете? – Он обвел гостей вопросительным взглядом, и те согласно закивали. – Анна была нездорова, мне не стоило оставлять ее одну ни на минуту, а я вместо этого отбыл на остров.

– Но Михаил Евсеевич… – Матрена Павловна перевела взгляд на Подольского.

– Михаил Евсеевич был так любезен, что проявил ко мне и моей невесте дружеское участие, в мое отсутствие помог ей перебраться в поместье. Каюсь, в том, что его приняли за жениха Анны, есть и моя вина. Мне следовало уделять больше внимания своей суженой.

Был ли Подольский любезен, что он чувствовал на самом деле, Клим не знал. Но одно он знал точно, Михаил Подольский мелочен и труслив настолько, что не вступился за собственную женщину, когда ее начали травить глупые людишки. Так стоит ли жалеть, что она в одночасье стала чужой невестой?

– И этим чудесным вечером я хочу все исправить. – Теперь будет не лишней драматическая пауза, а запястье новообретенной суженой следует сжать покрепче, чтобы, не дай бог, не сбежала. – Анна… Анна Федоровна, я прошу вас стать моей женой!

Бриллиант в колечке был небольшой и заурядный, но ничего лучшего в единственной на весь Чернокаменск ювелирной лавке Клим не нашел. Главное, чтобы с размером угадал.

За столом случилось оживление, послышались аплодисменты, словно бы он и в самом деле принимал участие в театральной постановке. Осталось только воспользоваться этим оживлением.

Пальцы Анны побелели от напряжения, да и колечко с бриллиантом явно пришлось ей не по вкусу. Это могло все испортить. Пришлось импровизировать:

– Успокойтесь, миледи! – шепнул он ей на ухо. – Я не собираюсь на вас жениться. Я всего лишь спасаю ваше доброе имя. Или вы хотите сегодня же вечером с позором покинуть Чернокаменск?

О том, что у девчонки в городе есть свой собственный интерес, Клим скорее догадывался, чем знал наверняка, но слова его достигли цели. Побелевшие пальцы разжались, позволяя ему надеть колечко, а на губах Анны заиграла почти натуральная, почти искренняя улыбка.

А аплодисменты тем временем становились все громче, все неистовее. Гостям понравилось представление. Жаль только, что не всем. Подольский потемнел лицом, очочки его профессорские запотели от негодования. Было время все изменить, назвать Клима негодяем и прохвостом, вернуть себе суженую, но… было и ушло. Подольский так и остался недвижим, лишь льняную салфетку сжал посильнее. Ну и кто после этого негодяй?

Матрена Павловна тоже казалась потрясенной, смотрела то на Анну, то на Клима, то на Подольского. Во взгляде ее читалась досада. Зато Натали повеселела и на Клима поглядывала теперь по-иному – радостно и одобрительно. По всему выходило, что маменькины матримониальные планы ее весьма тяготили.

Всеволод Кутасов улыбался изумленно и, пожалуй, растерянно. Климу подумалось, что от старинного товарища о графине Шумилиной он знал поболе остальных и этакий поворот его весьма озадачил.

Был еще один человек, которого Климово признание и вовсе ошарашило. Дядюшка, старый плут, отбросил в сторону личину безобидного пьянчужки, лицо его сделалось едва ли не каменным, но смотрел он при этом не на счастливых обрученных, а куда-то поверх головы Клима. Во взгляде его было нечто такое, от чего сердце Клима замедлило бег, и кровь в жилах сделалась вдруг опасно вязкой. Потянуло холодом, как тогда, в номере графини. Захотелось обернуться, отмахнуться от чего-то неведомого, вполне возможно, что и невидимого, но он не стал, вместо этого заговорщицки подмигнул дядюшке. А тот скривился, словно бы от зубной боли, и принялся выбираться из-за стола.