Джереми Робинсон - Кронос

Он мог бы снять с нее одежду, пока она находится без сознания. Забавно было бы наблюдать смущение женщины, когда она очнется и обнаружит, что раздета донага. Но Римуса больше возбуждала мысль о том, как он будет сам сдирать одежду с ее сопротивляющегося тела. Пока же действие адреналина не начало сказываться, руки насильника шарили по груди Андреа.

Он ласкал ее, все сильнее возбуждаясь, как вдруг перед глазами промелькнуло что-то черное и метнулось к его руке. Не успел Римус отреагировать на внезапное движение, как послышался противный хрустящий звук и мизинец обожгло страшной болью. Он все же был профессионалом, этот мерзавец, и, невзирая на боль в пальце, выпрямился, чтобы встретить противника. Но тот оказался проворнее: горло Римуса сжала стальная хватка.

Затем он почувствовал толчок под зад, не удержался на ногах и полетел головой вперед, врезавшись в белую металлическую стену. В глазах ослепительно вспыхнуло — после чего стало черно.

Андреа, задыхаясь, пришла в себя и села с широко раскрытыми глазами. Грудь высоко вздымалась при каждом вдохе — действовал адреналин. Яркий свет поначалу ее ослепил. Следом появилось ощущение крайнего неудобства от облепившего тело влажного костюма. Она часто моргала, пытаясь понять, где находится и откуда такой яркий свет. Мозг лихорадочно искал ответ, но мысли появлялись и сразу же исчезали, не позволяя сосредоточиться.

Затем Андреа уловила движение поблизости. Черное на белом. Колеблющаяся фигура. Склонилась над ней. На лице — выражение беспокойства.

— Ты как, в порядке? — спросил Аттикус.

Наконец зрение прояснилось, и Андреа увидела человека, ради которого и оказалась здесь. Озабоченное лицо его усыпали капли пота. Ощущения от удушающей жары были похожи на те, что испытываешь, лежа под электрическим одеялом.

— Жарко, — произнесла она, сев поудобнее. Внезапная острая боль в ребрах заставила ее поморщиться. — Похоже, я лихо отбила себе бока.

Когда Аттикус взял ее за руку и помог встать на ноги, мысли Андреа наконец пришли в порядок, и она все вспомнила. Прежде чем пойти с ним куда бы то ни было, она должна получить ответы на ряд вопросов.

Андреа выдернула руку и спросила:

— Почему ты меня избегал?

— Слушай, сейчас не время.

— Время. Или я никуда не пойду, а останусь здесь, чтобы помериться силами с этим здоровяком.

Аттикус вздохнул.

— Ну… я думал, что ты можешь попытаться отговорить меня от этой затеи.

Не такой ответ ожидала она услышать. Ну как могла бы она отговорить человека, одержимого желанием отомстить за смерть дочери, от совершения того, что он считал единственно важным и справедливым? Черты лица ее смягчились, когда она поняла, что Аттикус говорил чистую правду.

— Разве бы это было возможно?

— А ты помнишь коробочки?

Воспоминания, поначалу отрывочные, стали складываться во все более ясную картину. В самое первое лето, которое они провели вместе, еще детьми, Аттикус украл из подвала церкви целую кучу маленьких пластиковых коробочек. Это были крайне уродливые предметы коричневого и синего цвета с нарисованными на крышках цветочками — явно творения выжившей из ума девяностолетней старухи. Аттикус ходил с ними от дома к дому, продавая по доллару за штуку — намного дороже, чем они могли стоить реально. Однако он оказался удачливым торговцем и к концу дня заработал четырнадцать баксов.

Кульминацией его плана должна была стать покупка на неправедно заработанные деньги игрушек, однако Андреа обрушила на него поток упреков и обвинений, взывая к его чувству справедливости. В конце концов ей удалось уговорить приятеля вернуть деньги церкви, но так, чтобы не вызвать подозрений. В тот же день они посетили вечернюю службу и стоически продержались до самого конца. Когда начался сбор пожертвований, Аттикус положил на блюдо все четырнадцать заработанных долларов. Украденных коробочек никто не хватился — и церковь в итоге заработала на них много больше, чем если бы их выставили на продажу в церковной лавке.

Андреа улыбнулась:

— У меня до сих пор хранится одна.

— У меня тоже, — сказал Аттикус. На самом деле где-то в родительском коттедже валялось еще несколько штук. — Ты всегда могла заставить меня посмотреть на вещи с иной точки зрения. И я боялся, что до сих пор можешь.

— И на сей раз не я одна. У меня тут есть для тебя кое-что.

Андреа расстегнула карман на гидрокостюме, засунула туда руку и вытащила маленькую сумочку на молнии. В ней оказалась одна-единственная фотография. С пляжа. Аттикус взял снимок, руки у него задрожали.

— Спасибо… у-уф!

Мимо Андреа промелькнула пестрая молния — и Аттикус исчез из ее поля зрения.

— Я убью тебя!

Андреа перевела взгляд вниз и увидела, как ее «спаситель» мутузит Аттикуса, сидя на нем верхом. Два первых удара тот пропустил: в голову и в плечо, но быстро сориентировался и сумел блокировать последующие. Замерев на месте от столь внезапного проявления насилия, она наблюдала, как на ее глазах доброе и чуть печальное лицо человека, потерявшего семью, превращается в маску безжалостного убийцы.

А потом свершилось неизбежное. Аттикус захватил обе руки Римуса в свои, приподнял гавайца, проскользнул по полу между его расставленными ногами, поднял ноги и крепко обхватил ими шею противника. Римус резко дернулся, хрюкнул и опрокинулся навзничь.

Когда оба они вскочили, Римус сверкнул дьявольской улыбкой и продемонстрировал нож с пятидюймовым лезвием. Аттикус протянул руку к поясу, где должен был находиться «магнум», и обнаружил, что кобура пуста.

— Не это ищешь? — осклабился гаваец, указывая себе за спину. Там, на полу, валялся револьвер. Никакой возможности добраться до него без того, чтобы не напороться на нож, у Аттикуса не было.

Римус приближался, совершая угрожающие взмахи ножом взад-вперед и в стороны — так, чтобы Аттикус не мог предугадать, куда будет нанесен следующий удар, и блокировать его. Аттикус медленно отступал, лезвие же со свистом рассекало воздух у него перед носом. Наконец ноги уткнулись в прикрепленные к стене нары, и он от неожиданности сел на них, в то время как нож просвистел всего в паре дюймов от лица.

— Стоять! — отчаянно крикнула Андреа, но ни один из мужчин ее не услышал. — Стоять, или я стреляю! — И чтобы придать убедительности своим словам, взвела курок «ЗИГ-Зауэра P229R-DAK» сорокового калибра, штатного пистолета офицера Береговой охраны.

Римус застыл на месте.

Аттикус же, напротив, воспользовавшись замешательством противника, с невероятной скоростью рванулся вперед, выкрутил ему запястье, заставив выпустить нож. Римус не успел еще почувствовать боль, как Аттикус уже схватил нож с пола и приставил к горлу гавайца.