Нана Блик - Наоми

Ох, эти чудесные времена! Когда же настало то время, когда я начала отдаляться от них? Что и кому я хотела тогда доказать? Что я – самая важная, но зачем? Для них я и без силы и всяких возможностей являлась без сомнения нечто большим, чем просто ребёнок. Я была их продолжением, показывая, что их жизнь не замерла, не остановилась, а била ключом, я, возможно, была их смыслом и поводом, чтобы жить, именно жить, а не существовать, как обычные монстры. Ах, милые мои, я от всего сердца прошу у вас прощения за то, что не выполнила всех ожиданий, за то, что подвела вас и бросила, а главное, за то, что лишила вас смысла, фактически я убила давно умерших, и мой теперешний вид – самое меньшее, что я заслужила.

Слёзы текли из моих глаз, я молча лежала, стараясь сменить в голове образы, чтобы закончить свой странный рассказ на более радостной ноте. Бессмысленно шагая по образам моего детства, я никак не могла избавиться от чувства вины, да и куда бы ему было деться, если всё оставалось по-прежнему, без каких-либо изменений. Неожиданно я вспомнила картинку, показанную мне мамой через призму разбитого зеркальца, в котором она, ещё совсем одинокая, бегает по прекрасной долине. Ветер развивает её шикарные тёмно-русые волосы, а задиристый смех отдаётся звоном в ушах. Она такая прекрасная и беззаботная, но одинокая, приложив столько усилий, она наконец-то обрела дом и семью, а я её уничтожила. Маму бросила её мать ещё при рождении, а она в свою очередь не отрекалась от меня даже после глупостей и убийств, которые были нелепы и слишком беспочвенны. Мама как фурия всегда защищала и оберегала меня, а я её бросила, бросила не сейчас, а уже давно, когда отдалилась так сильно. Чем я лучше, чем её мать? Скорее, мы одного поля ягоды, и от этого стало ещё тяжелее на сердце, оно-то у меня было ещё нетронуто и билось в прежнем знакомом мне ритме, только болело, что, в общем-то, было мне непривычно.

– Лорд, я не могу больше, – едва договорив, мои дрожащие губы издали стон, а вибрация с силой промчалась по моему измученному и изменённому до безобразия телу.

– Тише, Наоми, тише! – Лорд прижал меня к своему телу, давая почувствовать биение его живого тёплого сердца.

– Оно такое живое, – я, заикаясь, произносила слова, – но как такое возможно?

– Это всё ты и только лишь ты! Твоё прохождение испытаний такое бездарное, но такое живое и эмоциональное, ты подарила мне искру тепла и надежды, что, возможно, наступит то время, когда я буду свободен от своих ужасных пороков.

– А знаешь, я хочу, чтобы ты успокоился и наконец-то попробовал жизнь целиком или хотя бы её кусочек, но самый что ни на есть лакомый.

– Я тоже этого хочу и тебе желаю того же, – Лорд погладил меня по щеке, – если нам и не удастся успешно пройти испытания, то давай, по крайней мере, в Преисподнии будем свободны и счастливы. Я согласен даже на это.

– Знаешь, я, наверное, тоже была бы счастлива там, если – Ах, Наоми, всегда есть что-то, о чём мы будем сожалеть вечно, потому что, живя, мы слишком поздно поняли это, а время не лечит, оно лишь отдаляет моменты, оставляя нас наедине со своими пороками.

– Всё будет хорошо, – я положила свою руку на бьющееся сердце Лорда, отчётливо распознавая его жаждущие свободы удары, – думаю, я смогу, – немного помедлив и взвесив, я продолжила фразу, – давай начнём новое испытание!

Лорд лишь кивнул мне, отпуская из ладоней моё чешуйчатое лицо. Но встав с пушистого коврика, он сам повёл меня к новой двери, взяв крепко в ладонь мою руку, которая ещё недавно чувствовала биение его ожившего сердца. Девятая дверь была такой же, как все предыдущие, лишь латунная ручка была выполнена в особом, присущем только этой двери, стиле. Бесформенная субстанция, напоминающая облачко, несуразно висела на ручке.

– Да, подсказка, скажем честно, не сильно-то и помогла мне, но деваться всё равно некуда, – пожав плечами, я схватилась за ручку, но прежде, чем открыть дверь, я повернулась лицом к Лорду, – если хочешь, то можешь скучать по мне!

– Непременно, – Лорд улыбнулся мне, – будь осторожна, Наоми! Я буду здесь!

Слова, произнесённые чужим мне человеком, который за это короткое время стал для меня роднее родных, словно впитались в мою кровь, будоража все мои нервные окончания, и, чтобы не разрыдаться на его глазах снова, я слишком быстро открыла дверь, впуская страшную неизвестность, и просто рухнула в серую жижу, позволяя ей завладеть мной без остатка.

Глава 12

Дверь девятая – «Призрачное счастье»

Мне запах полевых цветовНавеял тихо привкус детства,Но сладость вечных детских сновСлучайно стала каплей рабства.

Лето. Зелёный городской сквер укрыл меня в прохладной тени своей обильной растительности. Я сижу на деревянной скамейке с лёгкими, почти парящими, коваными ножками, и у меня складывается впечатление неземного полёта. Редкие лучи палящего солнца всё-таки пробиваются сквозь густую листву и попадают мне на лицо. Я счастлив. Чувство гармонии, стойкого баланса, эфемерной пузырьковой радости охватило всё моё тело, погрузив в свои сети мой мозг и рассудок, завладев в одночасье всеми желаниями и мыслями. Яркие сочные краски в моём сознании немного притуплены, создавая иллюзию мечты и блаженства. Некий розовый мир, в центре которого сижу я, поглотил всё, подстраивая под меня. Ничто не выводит меня из себя, ничто не провоцирует, а лишь отголоском напоминает мне, что я здесь совсем не один. Вопли горластых детей и их странных мамашек звучат как-то смягчённо и отстранённо. Даже дискомфорт от слишком реденьких досок скамейки сглаживается ощущением воздушности, словно я сижу в гамаке между деревьями божественно красивой долины, где журчание ручейков, сладкое пение птиц и дивные крики животных не будоражат, а ласкают мой слух. Неожиданно мой таинственный мир рассеивается, впуская в себя кричащие краски реальности, ужасные звуки и отвратительную наружность. Моя розовая иллюзия растворяется, оставляя лишь лёгкий привкус наслаждения и неотъемлемое желание вернуться сюда снова, и я обязательно это сделаю, чего бы мне это ни стоило.

Слегка приоткрыв правый глаз, боязливо осматриваюсь по сторонам. Поняв, что я сижу на привычной для моего тела скамейке в сквере около дома, немного вздыхаю, и чувство тревоги машинально сменяется налётом спокойствия. Размяв шею и руки, которые изрядно затекли от многочасового неподвижного сидения с опущенной головой, я автоматически выбрасываю в стоящую рядом урну плотно зажатый в руке недавно использованный мною шприц, и как ни в чём не бывало встаю со скамейки, слегка отряхивая свои воздушные кремовые брюки, нещадно заляпанные в районе бедра каплями бесконечной слюны, потоками вырывающейся из моего приоткрытого рта.