Нана Блик - Наоми

Наконец-то, подобрав подарки для всех членов семьи, Мама разрешила и мне выбрать себе что-то особенное. При выборе особо я не была ограничена и могла позволить себе всё, что угодно, в пределах дозволенного, разумеется. Поэтому мне необходимо было выбрать что-то такое, чего у других бы не было, или просто я должна захотеть эту вещь всеми фибрами своей испорченной детской души.

С внутренней, заданной чуть ли не при входе в магазин, установкой прогуливаясь между рядами детских игрушек в специализированном отделе супермаркета, я не замечала ничего такого, что всерьёз бы привлекло моё испорченное внимание. Ничего особенного не попадалось мне на глаза до тех пор, пока я в буквальном смысле не наткнулась на это чудесное творение кукольной индустрии. Огромная пластмассовая девочка метр двадцать в высоту с шелковистыми русыми волосами и голубыми, как ясное небо глазами, стояла на полке внизу, борясь со своим одиночеством. Её бальное платье и диадема были настолько восхитительны и прекрасны, что в первый раз в своей жизни у меня не было слов. Я замерла в предвкушении уже сегодняшним вечером играть с потрясающей Леей – именно так звали эту особу. Но когда Мама спросила консультантов о кукле, оказалось, что она последняя из прибывшей коллекции и, к сожалению, только что продана. Я глазами искала свою конкурентку, тогда уже зная зачем. Наоми никогда и никому ничего не отдаёт просто так. Не умея делиться, вернее, не желая делиться ни с кем, хотя с рождения меня этому не просто учили, а заставляли чуть ли не ежедневно, я молча следовала своему идеалу, невзирая на чужие старания, которые всё равно не принесли бы никаких плодов, хотя зацветали с огромным успехом. Всегда обозлённая, я жаждала мести. Этот раз не был моим исключением из правил, скорее, он напоминал мне демонстрацию моих возможностей или простую констатацию факта.

В скором времени мы с Мамой покинули магазин, но не потому, что я отступила и приняла всю сложившуюся для меня ситуацию, а от того, что я со злости и зависти остановила сердечко ребёнка, абсолютно невиноватого в том, что она увидела эту куколку первой. Избегая шумихи и чрезмерной суеты, наша семья больше не посещала этот запомнившийся нам магазин никогда за исключением того случая, когда Мама всё-таки купила мне Лею. Зная, что я всегда иду напролом и добиваюсь намеченной цели, она приобрела куклу, понимая, что таким событием как смерть ни в чём неповинного ребёнка меня вряд ли можно остановить. Но и потакать моим прихотям она не хотела, поэтому спрятала желанную Лею от меня в зазеркалье миров, а перемещаться по ним я никогда не умела, только лишь Мама открывала для меня эти чудесные взору места, хотя иногда они и были ужасны, но мне всё равно нравились, потому что со мной всегда была Мама, готовая защитить меня в любую минуту.

Я часами могла бы рассказывать Лорду о том, что такого плохого я сделала в жизни, но решила ограничиться случаем на выпускном, потому что именно он и стал той высотой, с которой мне пришлось спрыгнуть, чтобы спустя время попытаться подняться на неё вновь. Не убей из-за короны тогда свою одноклассницу, я не поругалась бы с Мамой и не встретила Лорда. Побыв немного бы дома, я отправилась в выбранный колледж, где меня ожидала вне всяких сомнений новая жизнь. Нестерпимая злоба, чрезмерное самолюбие или, лучше сказать, самовозвышение над другими меня, в конечном счёте, и погубили. В моей бурлящей молодой крови всегда присутствовала какая-то ужасная тяга к убийству, хотя и без него я могла бы счастливо жить, но, несмотря на это, я пользовалась данным деянием куда чаще, чем моя Мама, которая не могла без этого существовать в реальном человеческом мире. И от этого раньше я считала её слишком слабой, а теперь-то я вижу, что Мама была непросто сильна, она была, есть и будет самой могущественной в своём роде, и мне бы надо было ей восхищаться, а не копаться в её естестве, рьяно отыскивая её слабости.

– Твои мысли меня ужасно расстраивают. – Лорд тихо и медленно произносил каждое слово то ли, в самом деле, правда не зная, как завязать со мной разговор, то ли боясь моей неадекватной реакции на выбранную им тему. – Неужели, Наоми, ты не можешь вспомнить ни одного радостного события?

Я опять с силой сдавила свои сморщенные излишними складками веки, чтобы пуститься галопом по холмам моих воспоминаний в надежде найти хоть одно положительное. И я нашла его, кстати, оно было совсем не единственным.

Сразу яркой отчётливой вспышкой предстал в моих перепутанных испуганных мыслях случай из детства, когда забавы были ещё слишком детские, а последствия незначительными. Когда я без налёта испорченных мыслей бегала по нашему роскошному саду, создавая Маме и всей своей любимой семье лёгкие неприятности, а скорее, просто неловкости. Я часто спутывала язычки на колоколах нашей часовни, а потом, дождавшись нежных порывов вечернего ветерка, наслаждалась звонким сумбуром колокольного звона и гневным папиным ворчанием. Я только сейчас начала задумываться над тем, как же сильно я всё-таки люблю свою необычную до странности семейку. Мой папа – слишком мягкий, слишком заботливый, на фоне маминой строгости он просто казался мне неженкой и тюфяком, но я любила его уже только за то, что он жалел меня, когда я серьёзно огребала от Мамы. Мои дядя – самые чудесные на свете, их доброта, заботливость, чрезмерное ворчание и защита всегда сопровождали меня вне зависимости от места моего нахождения. Как же классно было посидеть с дядей Эриком на козырьке башни, где находилась моя детская комната, когда яркие лучи уходящего солнца мягко ложатся на твою побледневшую кожу, придавая ей потерянное свойство бархатистости и забытой временем зрелости. Как же я любила просто валяться на зелёном, буйном от того, что я вовремя его не подстригла, газоне, зарываясь в густую чёрную шерсть дяди Майкла, как же приятно было касаться губами его мокрого носа, видя, как он от удовольствия трясёт задней лапкой. Пока это было возможно, я с удовольствием каталась верхом на нём, вцепившись своими ручонками в густую шевелюру дикого волка. Но больше всего на свете я любила летать с Мамой и папой. Обычно мы предавались этому занятию по ночам, когда меня трудно было заметить. Я не имела других форм представления, как другие члены моей семьи, поэтому всегда находилась лишь в образе человека, хотя и очень удачно сложенного. Ночное небо и облака манили меня с самого детства, показывая мне предел недозволенного или, лучше сказать, недосягаемого. От этого я злилась на Маму ещё сильнее, хотя никогда не отказывалась летать с ней, если она приглашала. Там, в небесах, подхваченная порывами ветра, я расставляла руки по сторонам, цепляя небесные перья белоснежных или дымчатых облаков. Только там я была свободна и счастлива, только там зависть и злость во мне замирали, отступая на второй план, выпуская блаженство и удовольствие. Как же прекрасен был наш городок с высоты птичьего полёта. За каких-то там семнадцать с небольшим лет он неплохо расстроился, но не потерял своей уникальности. Возможно, городок и потерял прелесть девственности и непорочности, но всё же обрёл шарм загадочных блёсток неоновых фонарей и реклам, скрывающих за пеленой яркого света куда большие тайны, чем я тогда могла бы представить. Мама часто показывала мне просторы, казалось бы, бескрайних Великих озёр, сама не на шутку упиваясь их красотой.