Прах и пепел - Владимир Владимирович Чубуков
Родители устроили страшный скандал, почувствовав запах дохлятины, а потом увидев этот лохматый ужас в моей постели. Я с философским спокойствием перенес всю бурю эмоций. Не хотелось ни спорить, ни ссориться, ни оправдываться. Равнодушно отнес я собаку на место, бросил в неглубокую ямку, откуда ночью ее доставал, даже не забросал землей, пусть лежит на виду, и вернулся к себе. Отец с матерью смотрели на меня как на сумасшедшего, но мне плевать – кем угодно согласен выглядеть в чужих глазах.
Только где-то в глубине, под пластами спокойствия, шевелился страх. Там, в какой-то дальней камере моего сознания, сверлила жуткая мысль, что со мной происходит что-то недопустимое, что я в ловушке, и мне нужно из нее выбираться.
Писем от Майи не приходило, зато пришло электронное письмо от Тима: «Чувак, ну ты где? Приезжай хоть на праздники. Вместе встретим Новый год, посидим, выпьем, как люди. Я уж тебя заждался. Да и поговорить нам есть о чем».
С этим письмом в меня словно запала искра жизни. Я как будто вдохнул воздуха после удушья. И решил: надо ехать во что бы то ни стало! Если я так и буду сидеть в своей норе, в этом жутком омертвении, то однажды убью себя – шагну из окна, повешусь, наглотаюсь отравы, обольюсь горючей жидкостью и подожгу себя… А встреча с Тимом – брезжило предчувствие – вернет меня в нормальное человеческое состояние.
Тридцать первого декабря, во второй половине дня, я был уже в Новороссийске. Снега здесь ни клочка, мороза тоже нет, этот южный городишко встретил меня досадным для такой поры теплом.
Я не сообщал Тиму, когда именно собираюсь приехать. Не сделал этого из суеверного опасения, что если что-то пообещаю заранее, то, как пить дать, ничего не выйдет – возникнут препятствия из ниоткуда, а я не смогу их преодолеть и нарушу обещание. У меня уже бывали подобные ситуации. Поэтому сначала я решил добраться до Новороссийска, а потом уж позвонить Тиму и обрадовать: вот, дескать, и я!
Выйдя из автобуса на автовокзале, я достал мобильник и послал Тиму вызов. Но вместо соединения с ним вклинился в чужой разговор. Два мужских голоса переговаривались друг с другом, и я хотел уж отключиться, но что-то меня остановило, что-то в их разговоре показалось странным, тревожным до холодного зуда где-то в желудке. Сначала не мог сообразить, почему этот разговор незнакомцев так меня притягивает, но понял потом: они говорили обо мне.
– Он уже приехал? – спросил один.
– Да, должен быть уже здесь, – отвечал другой. – Сейчас начнет звонить Тимофею. Или уже звонит. Тот пока не в курсе, что он приехал. Так вы будете его покупать?
– Еще не знаю.
– Берите. Товар хороший, подготовленный, как положено. Майя постаралась, сделала больше, чем мы рассчитывали. Сначала синхронизировала его с Тимофеем, а потом с этим мертвецом, которого поднимала. Он после это, представь, с дохлой собакой спал. Выкопал ее, домой принес и к себе под одеяло положил. Обнимал дохлятину, как бабу. После этого ты еще сомневаешься!
– Я не сомневаюсь. Говорю тебе, я не знаю. Наши будут решать. Как решат, сообщу.
Разговор оборвался. Взглянув на телефон, я увидел, что сенсорный экран мертв. Разрядился аккумулятор? Но этого не могло быть. Я взял в поездку внешний аккумулятор на десять тысяч миллиампер, и он, почти под завязку заряженный, был сейчас подключен к моему телефону.
Чертовщина какая-то! – подумал я и вдруг вспомнил придурочного, с которым столкнулся, когда вышел из автобуса. Перед тем как звонить Тиму, я прошел за ограду автовокзала на тротуар, и там в меня врезался мужичок лет за тридцать. В дурацкой шапочке с помпоном, с лицом испуганного ребенка, явно умственно отсталый, он торопливо шел, почти бежал по тротуару, оглядываясь назад, словно его преследовали. Я в это время открыл в телефоне адресную книгу и выделил имя и фамилию Тима. Придурок – так получилось – почти уткнулся носом в мой телефон, и я заметил, как в глазах его сверкнул интерес: он вчитался в буквы на экране. Лукавая ухмылка изобразилась на его лице. «Эй, полегче!» – раздраженно воскликнул я. Дурачок не извинился, ни слова не произнес и пошел своей дорогой. Я тут же выбросил его из головы. Но теперь мне вдруг показалось, что он как-то связан с происходящим. Столкнувшись со мной, он словно передал мне какой-то импульс, после чего и начались странности: попадание в чужой разговор и полное угасание телефона.
Да нет, не может быть! Я коротко потряс головой. Бред все это, бред! Нельзя думать в таком направлении – это же паранойя какая-то!
Но как же все-таки объяснить разговор, который я случайно подслушал?
Столько совпадений – имена Тимофея и Майи, упоминание дохлой собаки, с которой обсуждаемое лицо спало в постели, – все это ясно указывало, что речь шла обо мне, ни о ком другом. Но что, в таком случае, весь этот разговор значил? Кто-то кому-то предлагал меня как товар? Или это все-таки просто набор совпадений? Разум, судорожно вцепившийся в принципы рационализма, лишь бы не сорваться в безумие, настаивал на совпадениях. Плевать, что совпадения слишком необыкновенные – для разума главное сохранить свои позиции в этом мире, где все неординарное обязано быть прозрачным для него.
Ладно, подумал я, адрес мне известен, гугловскую карту города я уже смотрел; спрошу теперь у местных, на чем доехать, – подскажут.
Через полчаса я стучался в калитку дома на улице Глухова, где жил Тим с матерью и сестрой. Открыв калитку, Тим, казалось, ничуть не удивился моему появлению.
– А, это ты, Вован! Заваливай.
Рукопожатие и мужское объятие были вялыми. Тим, вышедший во двор в спортивных штанах и майке с короткими рукавами, сначала показался мне сонным, а потом я понял, что он пьян.
– Ты молодец, что приехал. Мне как раз не хватало кого-нибудь вроде тебя, – произнес он, когда мы вошли в дом. – Я тут пожинаю плоды удачного эксперимента. Купил дешевый белорусский виски, за… не помню – за триста с чем-то рублей, что ли, короче, самую дешевку. Вкус соответствующий – пить невозможно, хотя лучше нашей водки, конечно. И я настоял его на скорлупе… этого… орех такой, как его, блин! Из Австралии. С ванильным запахом который. Ну, «король орехов» его называют. У нас весь город им завалили. Круглый такой, и там щель еще в скорлупе, как искусственная, а она, сука, природная! Вставляешь в нее такой ключик, поворачиваешь и раскалываешь.
– Макадамия, – подсказал я. – Но щель там искусственная, это точно.
– Да-да, вот! Искусственная все-таки? Ну ладно… Короче, я на скорлупе виски настоял. И, я тебе скажу, классно получилось. Коньяк тоже настаивал, но он слишком какой-то ароматный выходит, парфюмный такой, аж перебор. А вот виски с этим орехом – прямо то, что надо. Как доктор прописал.
Мы сидели с ним за столом на кухне, пили виски с нехитрой закуской, Тим рассказывал, а я слушал, чувствуя, как все тяжелеет камень, давящий мою душу.
Тим рассказал, что в ту ночь, когда я во сне начал избивать Майю, он проснулся и с ужасом увидел, что происходит нечто чудовищное, что он, точно марионетка, совокупляется со своей сестрой. Сначала пробудившееся сознание не могло овладеть собственным телом, которое действовало самостоятельно, независимо от разума. Тим пытался закричать, но не смог – ему не подчинялся даже голос. Творился кошмар, а Тим был не в силах остановить его, словно между волей и телом пролегла пустота, где исчезали все волевые импульсы.
При этом Тим чувствовал, что непонятная сила, которая овладела им, наслаждается его беспомощностью, он даже как будто слышал смех, звучавший где-то у него за спиной. И Майя!.. Она была в сговоре с этой силой, в ее глазах полыхало нечеловечески мерзкое сладострастие и упоение властью над жалкой куклой, на роль которой она выбрала своего брата.
В момент оргазма Тиму показалось, что чужая воля, принуждавшая его, ослабла, он напрягся и вдруг почувствовал, что снова владеет своим телом. Тогда он отпрянул от Майи,
