Темные проемы. Тайные дела - Роберт Эйкман
– Вполне возможно, мой дорогой, – ответила она. – Когда живешь в обществе напрочь безумных людей, трудно понять, насколько ты сам в здравом уме.
– Но я совершенно точно буду безумен, если не задумаюсь о некоторых вещах, на этом острове происходящих, – обо всем том, что просто не взять в толк и не объяснить!
– Разве ты здесь несчастлив?..
– Я никогда раньше не мог помыслить, что такое счастье, как здесь, возможно… или что я когда-нибудь удостоюсь такого счастья. И дело не в том, что я раньше думал, будто знаю о жизни очень много. Раньше я всего лишь пытался следовать советам Гете – старался беспокоиться только о том, что, как мне казалось, находится в пределах возможностей ума. Ведь только в силу собственного разумения гений… или полнейший простак… отмеряет себе границы истинного. Разве ты не считаешь так, Ариэль? – Он посмотрел на нее с легкой тревогой.
– Cosi e se vi pare[38], – ответила она. – Такова единственная истина. И она очень скучна. Годится разве что для непринужденной беседы влюбленных за завтраком. – Она вернулась к своей прерванной трапезе. – А метафизика, в свою очередь, – это всего лишь пища для ума или замена любви.
– Возможно, то, что мой разум может уловить здесь, сильно отличается от того, что он мог бы уловить в Англии, – заметил Карфакс нерешительно.
– В Англии ты бы почувствовал вину за то, что любишь меня, и на завтрак всегда ел бы одно и то же. Здесь все, как видишь, иначе, – легкомысленно ответила она. – Смысл был бы тебе покидать Англию, ожидай тебя здесь, на острове, ровно то же?
– Ты ведь знаешь, что вид из окна моей спальни меняется каждый день, а иногда и в течение дня? – отчаянно спросил он.
– Он меняется… но и ты меняешься вместе с ним, дорогой Карфакс. Это твоя болезнь разжигает в тебе желание вечно поддерживать мир в состоянии неизменности. Но сейчас ты идешь на поправку… и довольно быстро.
– Я никогда не смогу быть полностью счастлив, дорогая Ариэль, пока не пойму, что за сила заставляет вид из моего окна все время меняться! И почему он отличается от вида из всех других окон в доме, где я успел побывать, и почему… о, так много этих «почему»! Почему, Ариэль? – Карфакс, бледный и растревоженный, пристально уставился на хозяйку Флотского дома. – Если ты меня по-настоящему любишь и знаешь ответы, прошу тебя, скажи мне.
На ее лице, казалось, впервые отразился подлинный страх за него. Отложив вилку, она какое-то время встревоженно его разглядывала.
– Я не знаю ответов, милый, – сказала она. – И даже не вполне понимаю твои вопросы. Мне только и приходит в голову, что, если бы ты достиг совершенного счастья, что-нибудь все равно изменилось бы для тебя. Что-нибудь изменилось бы… и ты бы перестал почитать свое счастье как совершенное. Для нас есть лишь два пути – мысль или действие; разве есть что-то еще? Если мы думаем вместе о чем-то приятном или что-то приятное делаем заодно, мы – на какое-то время – обретаем счастье. Боюсь, если мы попросим слишком многого, то потеряем все. Я боюсь этих твоих вопросов – нам ведь так хорошо вместе!
Карфакс осознал, что снова уступает смирению.
– Ариэль, – сказал он после долгой паузы. – Прошу, не катайся сегодня верхом. Давай проведем этот день вместе.
– Я не буду, – ответила она. Любовь и немалый страх направляли их чувства и желания в одно русло.
Поднявшись, она вышла из овальной комнаты, и вскоре появилась снова, в полосатом шелковом платье и туфлях на высоком каблуке. Они провели день без особых хлопот.
Ближе к вечеру она предложила ему занять другую комнату, и он согласился. Он сразу же перенес свое немногочисленное имущество. Новая комната оказалась изящно отделанной, теплой и роскошной. Из окна открывался вид на крутые, труднопроходимые холмы: вид, который едва ли изменился с тех пор, как он предпринял попытку его нарисовать. Его любовь и сон в ту ночь меньше, чем когда-либо, тревожили воспоминания о прежней спальне. Последнее, что он увидел за тем окном, оставшимся позади, – свет солнца, умиротворенно заливающий собой весь мир.
С тех пор повелось так, что она оставалась с ним на все сутки – как минимум раз в три дня. Карфакс, растеряв веру в живопись, занимался в музыкальной зале, силясь сочинить мелодии на стихи, написанные Ариэль. Иногда под вечер она составляла ему компанию и пела песни. Позднее Карфакс взялся за написание более крупного произведения для хора на стихи Томаса Ловелла Беддоуза, вычитанные им в красивой, писанной от руки книге из библиотеки Флотского дома. И вновь задумка не была доведена им до конца – но как только он приступил к ней, то почувствовал, что совершенно иначе оценивает все свои более ранние музыкальные опыты. Раньше он считал их своими лучшими мелодическими творениями – особенно когда они исполнялись голосом Ариэль в сопровождении виолончели, – но после одного-единственного дня работы над «мини-оперой Беддоуза» они показались ему сущей безвкусицей. Ему, в конце концов, стало по-настоящему стыдно за них, и от уничтожения партитур удерживал только страх – а вдруг Ариэль задумает еще раз спеть под эту музыку, и что тогда Карфакс ей скажет? Чем объяснит глупое самоотречение? Но ни одна из ее вокальных партий так и не прозвучала под сенью Флотского дома дважды.
Дни без происшествий складывались в недели без забот. Партитуры Карфакс убрал в чемодан; пусть Беддоуз так и не лег на музыку, это был не зряшный и точно не неприятный труд. В остальном – ни повода для печали; как-то раз Карфакс даже подумал, что умерший композитор в нем – жертва, освобождающая от того обреченного совершенного счастья, о котором предупредила его Ариэль. Возможно, никудышная музыка – тот изъян, который, по всеобщему мнению, китайские мастера сами вносили в свои идеальные во всех прочих отношениях работы, чтобы их искусство не принизило труд богов и не навлекло их гнев.
Этой догадкой Карфакс однажды поделился с Ариэль.
– В недостатках, мой дорогой, – ответила она, – воистину, есть своя радость. И в этот вечер я выряжусь шутом специально для того, чтобы ты не чувствовал себя смехотворно.
И в тот вечер ужин с ним разделил прекрасный Арлекин; они долго спорили, кому же больше подобает воплощать в театре роли Пэка, Оберона[39], шута при дворе короля Лира или даже Фесте из «Двенадцатой ночи» – юношам или все-таки девушкам.
Однажды, когда Ариэль каталась верхом, Карфакс наткнулся на
