Особняк покинутых холстов - Валерий Александрович Пушной

— Если всем отрывать головы, тогда ступить будет некуда. По головам ходить придется, — засмеялась подруга. — Ладно. Забудь. Предлагаю развеяться нынче: отправиться на выставку художника Хаюрдо. Открытие сегодня. Хорошо бы успеть к началу. Если не будем Му-Му водить, успеем.

— Что это за художник? — поинтересовалась Лилия. — Никогда не слышала.

— Не знаю, — раздалось в телефоне.

— А зачем предлагаешь? — удивилась Лилия.

— Фамилия странная, — опять засмеялась Эльвира.

— Не пойду! Потому что фамилия странная. Думаю, и картины такие же, — отказалась Лилия.

— Поэтому и предлагаю. Не ходить же всегда по Ивановым да Петровым, — раздалось из телефона. — Муж сказал, что сходить стоит, что лучше всего картины у Хаюрдо получаются с женскими мотивами.

— Терпеть не могу, когда ты называешь своего приблудного козла мужем! — вспыхнула Лилия. — Какой он тебе муж? Не называй его так при мне!

— Гражданский, — добавила подруга.

— Придумали название идиоты. Сожитель, и не более того! — отчеканила. — Потому что гражданским называется тот, о котором есть запись в акте гражданского состояния. А твой — обыкновенный хахаль, любовник, казанова, гуляка и тому подобное. Уселся тебе на шею, захребетник. Одно слово — Леопольд. А, кстати, он по паспорту Леопольд или выдумал себе такую кличку?

— Что ты к нему прицепилась? — голос у подруги стал недовольным. — В паспорт я не заглядывала. Но на Леопольда откликается.

— Откуда он знает этого Хаюрдо?

— Понятия не имею. Не спрашивала.

— Что ж он сам не идет на его выставку?

— А зачем он нам с тобой там нужен? Он в картинах разбирается, как сыр в воронах.

— Тогда не ссылайся на его рекомендацию.

— А другой-то нет, — озадачилась подруга.

— Никогда не замечала, чтобы ты любила живопись, — вспомнила Лилия.

— А кого это волнует? — искренне удивилась подруга и засмеялась. — Главное на выставке не разбираться в живописи, а ходить с умным видом и говорить полуфразы и полуслова, в которых нет никакого смысла, ибо там важен не смысл, а чтобы окружающие думали, что ты излагаешь нечто. И потом, не забывай, в таких местах можно приобщиться к высокому искусству.

— Если оно на самом деле высокое, — хмыкнула Лилия.

— Пусть даже не совсем высокое, всего только бугорок, но все-таки искусство, — голос подруги в телефоне зазвенел. — На тебя там люди по-другому смотрят, и ты на людей — тоже. А еще немаловажно: ты сама на себя начинаешь смотреть иначе. Походим по выставке, себя покажем, на людей поглядим.

— А на картины?

— Ты думаешь, в такие места люди ходят, чтобы картины смотреть? — снова громко рассмеялась Эльвира. — Какая разница, чья выставка: Хаюрдо или Петрова-Водкина? Зато где-нибудь можно будет блеснуть умом, сказать, как бы между прочим, что была на выставке Хаюрдо. Такой талант! Такой талант! Редкостный талант! Сама понимаешь, одна его фамилия чего значит — любого поставит в тупик. Всякий тут же подумает, что иностранный художник.

— А он иностранец? — поинтересовалась Лилия.

— Леопольд сказал, что местного разлива.

— У местных таких фамилий не бывает.

— А псевдонимы для чего? Сейчас куда ни плюнь, многие пристрастились к ним. Вон попса на сцене сплошь с прозвищами. А тут Хаюрдо! Когда еще выпадет случай побывать на его выставке? Даже не раздумывай. Собирайся и подъезжай ко мне. Или нет. Лучше я к тебе подъеду. От тебя ближе до Выставочного зала.

— Ладно, уговорила, — согласилась Лилия.

Припарковав машину напротив Выставочного зала, они присмотрелись к входу. Перед дверью сгрудился народ. Небольшая толпа из десятка человек. Быстро рассасывалась, проходя внутрь.

— Видишь, сколько желающих? — сказала подруга. На ней были яркая зеленая блузка и столь же яркая юбка. А на лице слегка выдавались скулы.

— Вижу, Эльвира, не слепая, — откликнулась Лилия. Она была одета в блузку и юбку более мягких тонов. — Разве это много?

— Ну все-таки. Хорошо, что успели к открытию, а то позже могут набежать — не протолкнешься.

— Не думаю, что так много желающих набежит. Это же не Эрмитаж. Там картины твоего Хаюрдо точно не выставят.

— И совсем не моего, — надула губы Эльвира. — Ты невыносимая. Мой Леопольд говорит, что тебя нужно к мужику пристроить, чтобы обтесал твой скверный характер, иначе ты своим знакомым все мозги вынесешь.

— Меня никто никуда пристроить не сможет, если я сама не захочу! — прервала ее Лилия. — Я сама могу кого угодно пристроить куда следует. А твой идиот помолчал бы лучше, пока я его не причесала по всем правилам и со всех сторон, как козла. Я сумею!

— Не забывай: он мой сожитель, — заступилась Эльвира.

— А разве сожитель не может быть козлом? Еще как может! — усмехнулась Лилия.

— Иногда может, — согласилась подруга.

Вытащив из замка зажигания ключ, Лилия открыла дверь:

— Выметаемся из машины, посмотрим, чем нас удивит Хаюрдо!

Выйдя из авто, они взбежали по ступеням на широкое крыльцо, подошли к наполовину стеклянной двери с витой длинной ручкой. Толкнули. В просторном фойе в кассе купили билеты. Направились в зал, где демонстрировались картины. Те были вывешены на стенах и установлены на специальные подставки на полу. Все в красивых рамах. И, как на первый взгляд показалось Лилии, иные рамы отдавали явной стариной. Полотна в них дышали старыми красками и мотивами прошлых веков. Однако много было и других, в которых виделись новые краски с более поздними, а также современными мотивами.

— Ничего себе! — тихо ойкнула Эльвира. — Так много картин.

Медленно они двинулись вдоль стен. Картины передавали различные периоды человеческой истории. Природа с летними и зимними пейзажами. Городские и деревенские виды. Люди группами и поодиночке. Портреты. Сожитель Эльвиры оказался прав: женские мотивы преобладали. Вдобавок много натюрмортов с цветами, вазами, столами, тумбами, скамьями. Водопады, реки, моря, корабли. Немало абстракций. Всего не перечислишь. Зрители бродили по залам, останавливаясь то перед одним холстом, то перед другим. Задумчиво всматривались в них, качали головами, что-то бурчали себе под нос. Эльвира повторяла такие же движения тела и головы, и кидала на посетителей глубокомысленные взгляды. Ее и Лилию привлекла картина с изображением портрета человека во весь рост в старинном богато расшитом кафтане, из-под которого выглядывал камзол, и туфлях с пряжками. Лицо было обычным, с улыбкой на устах, будто улыбалось им. Лилия усмехнулась и отвернулась к другой картине. Но буквально через минуту услыхала удивление подруги:

— Ты видела? — толкнула та локтем. — Он мне подмигнул!

— Кто?

— Ну он. Который на картине. Его глаз, — уточнила.

— Не выдумывай. Он нарисованный, — оборвала Лилия. — Тебе