Игорь Николаев - Дети Гамельна

— Гунтер Швальбе, я отлично понимаю, что тебе чихать на весь Совет прямо с макушки Снежника, который в наших местах есть наивысочайшая вершина, — выговаривал первый монах, длинный и худой, с узким желчным лицом. — Но хоть не зевай, в самом деле. Капитан, мать твою за ногу, я со стеной общаюсь?!

— Простите, Отец Лукас, — отозвался капитан Швальбе. Покаянный голос никак не вязался с очередным зевком, от которого, казалось, челюсть вот-вот вывихнется. — Не пойму, чего вы так прицепились, ведь пасть закрываю. И даже не кулаком, а как воспитанный человек — перстами сомкнутыми. Так что, воздуся местные не оскверняю никоим образом, оные в целостности остаются.

— Поганец! — крик Отца Лукаса взмыл над небольшим залом, исторгнутый едва ли не из самих глубин оскорбленной души. — Епитимью строгчайшую! И в колодки его! Шлялся, стервец, по борделям пражским, а нынче Совету сказки рассказывать начнет! Тебя где черти носили два полных месяца?

— Отец Лукас…. — упитанный и на вид крайне добродушный Отец Йожин с укоризной взглянул на кричащего. — Зачем требовать от Гунтера подробного рассказа о том, кто и где его носил? Ведь в этом случае на волю могут выбраться факты, порочащие какую-нибудь царственную особу. Ведь так, капитан? — с этими словами святой отец заговорщически подмигнул капитану, стоящему посреди зала.

— Ваша проницательность не знает границ, Отец Йожин! — картинно раскланялся Швальбе, подметая шляпой истертый паркет. Учитывая, что «обвиняемый» так и не встал с резного деревянного стула, жест выглядел в высшей степени легкомысленно и, мягко говоря, невежливо. — Пусть простит меня Отец Лукас, но подробный отчет получит руководитель моего скромного направления, а не весь Совет. Уж простите, но так велит буква Устава. Кто я, дабы нарушать сии мудрости, кровью многих поколений написанные?!

— Направления! Ишь ты, ландскнехтья морда, слов всяких умных выучил! — злобно фыркнул Отец Лукас и, похоже, только сейчас сообразил, что уже не первый раз осквернил уста словами, недостойными особы духовного звания.

— Уберите этого шута из Зала, Йожин, я вас прошу! — с этими словами высокий и тощий монах набожно размашисто перекрестился и демонстративно занялся стопкой пергаментов на столе. — И держите его подальше от меня!

— С превеликим удовольствием, — отозвался упитанный Йожин, поднимаясь со своего места. — И я так же думаю, что уважаемый Совет не будет заставлять нашего лучшего капитана нарушать Устав?

Уважаемый Совет в лице Лукаса промолчал, давая понять, что спорить с Командором из-за такого пустяка не намерен.

— Вот и замечательно! — улыбнулся Отец Йожин. — Гунтер мне все доложит, а уж там я изберу меру наказания. Своей властью. И, конечно, поставив в известность остальных членов Совета.

— В колодки его! Смирению учиться! И праведности! — пробурчал Отец Лукас, но уже без прежней злобы в голосе, скорее для порядка. — А то знаем мы ваши наказания. Одна… — слово «банда» повисло в воздухе, невысказанное, хотя угадываемое. Тощий вовремя вспомнил, что Отец Йожин, даром, что на вид безобидный пухлощекий добряк, в не такой уж далекой молодости частенько брал в руки как очистительный факел, так и разящую сталь. И не зря его до сих пор с ужасом вспоминали кровососы многих городов и мест.

Капитан и Командор расположились в одной из бесчисленных замковых комнатушек. Расположились с удобствами, поскольку разговор обещал стать долгим. А какой же длинный разговор на земле Чехии без пива да без «колена вепрева» с кнедликами? Тем более что сошлись два чеха, пусть не по рождению, но по духу! Хоть они и вели род из Нижней Саксонии, но за три с половиной сотни лет любой гость станет истинным жителем своей земли. Поэтому сидели по всем правилам. Неспешно прихлебывали густое пиво, в котором ложка стоит, жевали пряное мясо. Под рукой у Йожина свернулся очень старый кот, покрытый шрамами от лап до ушей, будто старый заслуженный ландскнехт, переживший десяток кампаний. От времени хвост у зверя облысел, а некогда серая шерсть стала почти белой.

С разговором не спешили, время терпело. Наконец, когда ножи заскребли по опустошенным тарелкам, а легкий хмель приготовился обратиться совсем не легким, Швальбе решился.

— Отец, тут такое дело получилось…. — капитан решительно отставил глиняную кружку, в которой оставалось еще немало, и помолчал, собираясь с мыслями, подбирая слова.

— Да уж я понял, что получилось. И что именно «дело», — Отец Йожин все же решился влить в себя еще пару глотков, но скромных, в меру. — Гунтер, может, все же рискнешь перейти к подробностям?

Швальбе (о, чудо!) слегка покраснел, отодвинул подальше блюдо с кнедликами, (впрочем, для порядка уцапав, напоследок, еще один).

— Отец, только не смейся, если что.

— Так уж и быть! — горестно вздохнул Отец Йожин, поглаживая кота. Зверь зевнул и сверкнул зеленым глазом. — Только ради тебя, попробую ненадолго стать отцом с маленькой буквы, а не Командором. Попробую без смеха выслушать, что же за два месяца смог натворить мой сын. Подозреваю, что много.

— Не особо, — еще сильнее покраснел Швальбе. Йожин, заметив такое чудо, поперхнулся пивом и тоже отодвинул свою кружку.

— Так вот, Командор, помнишь, как в прошлом году мои ребята затропили пару бешеных упырей под Помажлице?

— Как не помнить.

— Вот там все и началось…

Горы, холмы, горы, холмы…. У непривычного человека от такой карусели и голова закружиться может. Особенно если накануне хорошо набраться по случаю спасения доброй христианской души. Ну, положим, не такой уж доброй… Но точно христианской!

Сержант Мирослав решил, что к курвячей матери это все. И умнее будет втихую проблеваться на подходящий камушек, а потом где-нибудь прилечь. Капитану же, коли снова орать начнет да разные непотребные словеса произносить, следует ткнуть в рожу пораненную чокнутым упырем руку. Вообще, странная какая-то нежить пошла, вовсю орудует ножами и оружием посерьезнее … Только вежливо ткнуть, а то Швальбе нервный какой-то. И намекнуть, что героям, вообще-то, положены хоть какие-то поблажки. Особенно после пятой лиги дороги.

Вверх-вниз-вверх-вниз… К чертям собачим камень, блевать можно и с лошади. Только бы не сверзиться в процессе…

И в это мгновение краем глаза сержант заметил то, от чего служивая душа мигом приказала отставить расслабление духа и желудка.

— Капитан! — во все горло заорал Мирослав.

Швальбе вынырнул буквально через миг, словно не трусил впереди на коне с видом барона какого или даже цельного маркиза, а стоял за спиной, ожидая сержантского вопля.