Игорь Николаев - Дети Гамельна

Зажимая рану, капитан стоял и ждал чего-то. С каждым словом, брошенным в ночь, темнота отступала, сдавая позиции. И уходила тяжесть с души, оставляя странную пустоту…

Прошептав третий раз «Аминь, во имя Господа!», Хуго неопрятным кулем осел вниз.

— Все, капитан, я свое сделал. Теперь за тобой очередь.

— Сам встанешь или помочь? — наклонился Густлов над лежащим солдатом.

— Не откажусь.

Сидевшие у костра не заметили возвращения. А может, сделали вид. Про Хуго тоже за спиной всякое говорили, и никто не захотел вставать у странной пары на дороге. Так и разошлись в полной тишине капитан и рядовой солдат. Каждый со своей тяжестью в душе.

— Подъем! Тревога! — кричал, заходясь, часовой. Пока не замолчал, захлебнувшись кровью. Австрийцы атаковали перед самым рассветом, окружив ночью спящий лагерь. По испанскому, а может, итальянскому обычаю ночной атаки, они натянули белые рубахи поверх доспехов и походили скорее на призраков, нежели на людей. Да и узнавать своих так было не в пример проще.

— Рота, к бою! — выскочил растрепанный Густлов, взводя курок заряженного пистолета и хватая палаш. На бегу разрядил пистолет в первого попавшегося врага и выдернул клинок из ножен. — К бою, сволота!

И снова католики промахнулись, упирая на напор и внезапность в ущерб плану и подготовке. Папистов оказалось слишком мало, да и с выбором участка для нападения они промахнулись. Основной лагерь расположился чуть в стороне.

— Куси патрон! — рычали сержанты, — Пли!!!

Эффект неожиданности уже успел смазаться. Потрепанная первым ударом рота пришла в себя. Загрохотали более-менее слаженные залпы стрелков, да и пикинеры побросали бесполезные в предрассветных сумерках пики, схватившись за тесаки. Получив по рогам в бестолковой и жесткой схватке, паписты начали отступать. Густлов не стал преследовать, рассудив, что не надо повторять чужих ошибок. По его резкой команде рота начала строиться в правильный порядок.

Нападавшие, оценив перспективы, не стали наскакивать вновь, и отошли к близлежащей лощине, изредка оттуда постреливая, более надеясь на удачу, нежели на меткость оружия. Солнце еще только собиралось показать из-за горизонта краешек короны, но было уже светло, почти как днем. Приободрившиеся наемники уже подумывали, как бы самим от обороны отойти…

И тут началось.

В той стороне, откуда неслись редкие выстрелы и неразборчивые проклятия, раздался жуткий, замогильный вопль, переполненный лютым ужасом. И сразу же отозвался целым хором криков боли и страха. Вновь загремела пальба, отчаянная, стремительная, бьющая по скорости заряжания все уставы, но ни одна пуля не полетела в сторону роты.

Католики побежали обратно. Пикинеры перехватили покрепче свои «дрыны», стрелки проверили порох на полках и фитили. Но паписты обегали плотный пехотный строй, бросая оружие, а на лицах у них отражался такой страх, что просто жуть брала. Некоторые с отчаянием умалишенных бросались прямо на пики, будто надеясь прорвать строй и пробежать роту насквозь, спасаясь от…

… от чего?

Густлов всмотрелся в ту сторону лощины, откуда бежали католики. Из-за густых кустов никак не разобрать, что там творилось…

Высоко над листвой взметнулся ярко-алый фонтан, словно выбили днище в огромной бочке. Трудно было поверить, что в человеческом теле может быть столько крови. Вслед за выплеском последовала голова. Сама по себе, отделенная от тела.

Взлетали над кустами страшно изломанные тела, разрубленные словно бы гигантским топором, страшно кричали погибающие. И гулко стонала земля, как под ногами великана.

— Демоны… нечистая сила!.. — побежали слова по наспех собранному строю.

— Кто сделает шаг назад, убью сам! — рявкнул капитан и нашел взглядом Мортенса. Пикинер судорожно сжимал пику одной рукой, а другой непрерывно крестился, шепча молитвы. Впрочем, сейчас тех, кто не взывал к небесам, можно было посчитать по пальцам.

— Хуго! — дернул Густлов его за рукав. — Что это там?!

— Косарь… — прошептал студент, все сильнее охватывая пику.

— Что за «косарь»? И что говорят твои книги про него?! — заорал капитан на вусмерть перепуганного солдата. — Вспоминай, сволочь! Ты же должен был про это знать!

— Это смерть, капитан, — Хуго посмотрел на него остекленевшими глазами. — Нам всем смерть! Лучше бежать!

— Я тебе побегу! — Густлов затряс пикинера, как цепной пес незадачливого воришку. — Не может быть такого, что нет спасения.

— Его нет, капитан…

Кто-то в строю, услышав произнесенное, и сопоставив его с увиденным, начал пятиться, норовя бросить оружие.

— Стоять, уроды! — взлетел над рассыпающимся каре рык Густлова, сопровождаемый выстрелом в спину наиболее ретивому беглецу. — Вы что, хотите жить вечно?! По местам стоять! Бегущих порубят!

Привычка и дисциплина оказалась сильнее страха. Кроме того, в словах капитана был резон, который перебил даже страх перед неведомым — пока строй крепок, можно спастись, отбиться даже от превосходящего числом врага. Даже от кавалерии, если повезет. Но если разбежаться врассыпную, никто не поможет. Те же паписты догонят и порубают.

На небо набежали тучи, неприятные, низкие и серые. В сумеречном свете бледные лица наемников походили на лики мертвецов.

Из кустарника вырвался солдат с перекошенным лицом, пальнул наугад за спину и занес, было, ногу для следующего шага. В этот миг как черная полоса прошла наискось сквозь его тело, от плеча до поясницы. Разделенный пополам мертвец свалился на землю, укрываемый ветками и листьями, также срезанными невидимым лезвием.

В сторону невидимого, но явственно приближающегося великана развернулись три ряда стрелков. Мушкетеры поднялись по склону низенького холма, чтобы стрелять не в спины своим, а по новому врагу. На убегающих австрийцев уже и внимания никто не обращал. Не до них. С неба упали первые капли дождя, вдруг четко обозначив огромный силуэт, в сотне локтей от роты — вода словно соткала из воздуха подобие человеческой фигуры.

— Огонь! — гаркнул Густлов. Теперь все казалось легче и проще. Противник виден, а что огромен, так даже лучше, меньше пуль уйдет в никуда. — Бить всем сразу! Пикинеры — вперед! — Густлов и сам не знал, какая сила, чья злобная воля толкала его вперед, притягивала к себе. И заставляла тащить за собой солдат…

Первая шеренга качнулась и пошла, приподняв пики повыше. Шаг за шагом, сохраняя строй. Только вот шаги те становились все короче и короче. Да и немудрено, приближающаяся фигура, очерченная потоками дождя казалась ростом раза в три выше правофлангового, который по традиции был самым сильным и рослым в роте. И все же наемники двигались вперед.