Игорь Николаев - Дети Гамельна

Мортенс слышал про людей, которые оказывались настолько опытны или скорбны головой, что, будучи в первой линии, могли следить за ходом боя и потом связно все рассказывать. Сам он потерял счет времени, и после схватки память сохранила лишь отдельные моменты. Как при ударе молнии, что выхватывает из окружающего краткий миг.

Команды сержантов. Лютое, ужасающее ржание напоровшихся на пики лошадей. Проклятия бойцов на многих языках. Стоны и безумные крики раненых. Наконец, радостный вопль, когда атакующие показали спины. И последний стон кумаша, которому пика вошла точно в подсердье, проломила легкий панцирь и швырнула с коня в липкую весеннюю грязь…

Бой закончился.

Пикинер оглянулся, протер глаза, залепленные коркой из грязи, крови и порохового осадка. Убитый в самом начале пулей в грудь так и лежал, глядя в небо стеклянным взором. Сосед справа так же покоился мертвым, удар копытом размозжил череп под худым кожаным шлемом.

«А он мне денег должен был…» — подумалось пикинеру.

Хуго уронил пику и сел прямо в грязь. Ноги тряслись и грозили вот-вот подломиться. Хотелось помолиться и поблагодарить Всевышнего за спасение, но все слова выдуло из головы. Осталось только «А я опять живой…».

Никто и не заметил, как капитан вышел из кустов. Если признаться, то ни один человек не мог похвастаться, что может услышать ночью шаги Густлова. Да и не старались, кроме нерадивых часовых, конечно. Кое-кто и нехорошее о капитане поговаривал втихую, скрещивая пальцы за спиной. Но больше странного ничего не замечалось, потому и сходили на нет подобные разговоры очень быстро.

— Доброго вечера всем! — уронил капитан и присел возле небольшого костерка. Сидящие вокруг солдаты спешно начали подвигаться, освобождая побольше места командиру.

— И вам доброго вечера, герр капитан! — поспешил ответить Хуго. — Какими судьбами к нашему очагу скромному?

— Не прибедняйся, студент. Разговор есть. К тебе, — Густлов поднял глаза на пикинера. Хуго поразился, насколько бледным стал капитан, обычно лучащийся здоровьем. — Отойдем?

Мортенсу только и осталось, что кивнуть да пойти в темноту за капитаном. Недалеко идти пришлось. Даже пламя еще видно было. Шагов семь-восемь, стало быть. Ночи здесь темные…

— Слушай, студент, тут такое дело… — Капитан ощутимо мялся, не зная с чего начать. Тяжелое, видать на душе лежало, ой, тяжелое.

— Начинайте лучше с начала, — подсказал пикинер, набравшись смелости. — Самое верное дело. Всегда сам пользуюсь да другим подсказываю. Еще батюшка, мир праху его, учил так поступать.

— Мудрый у тебя батюшка был, — хмуро ответил Густлов, набивая трубку. Табак крошился под чуть подрагивающими пальцами и падал вниз, засеивая крошками землю, пикинер сделал вид, что не видит этого, но ему стало страшновато, а вернее, тоскливо. От предчувствия.

— Присядем? — предложил капитан.

— А почему бы и нет! — Мортенс первым сел на поросшую колючей травой кочку.

— Тут такое дело, — решился Густлов, так же выбирая местечко посуше. — Гложет что-то. Черный кто-то рядом ходит. Страшно мне, студент. Которую ночь не сплю. Днем молодец молодцом, а как солнце закатится…

Солдаты немного помолчали. Капитан щелкнул кресалом, раскуривая трубку, потянуло табачным дымком, необычно сладким на фоне кислого порохового запаха, что не до конца еще выветрился из одежды. Пикинер с трудом удерживал трясучку, ему стало очень холодно, несмотря на то, что ночь была на редкость теплая. Капитан если и боялся чего в жизни, то никогда того не показывал. И вдруг такое признание. Только полный дурень мог предположить, что к добру прозвучали эти слова…

— И что я могу тут сделать? — осторожно уточнил Хуго. — Вы бы к отцу-капеллану подошли. Я же не священник да и не исповедник.

Капитан неожиданно качнулся вперед, словно гадюка в броске, крепко ухватил Мортенса за отворот куртки. Придвинулся поближе и зашептал прямо в лицо, обдавая жарким дыханием:

— Не ври мне, Хуго, не стоит! Думаешь, я поверил в твои сказки? Ты — можешь. И сделаешь. А не то…

— Не то что?! — Мортенс с неожиданной силой и решимостью вытолкнул обратно злость капитана, изрядно добавив своей. Ответ заставил Густлова отшатнуться, отпустить куртку. — Что сделаете, герр капитан? Доложите церковникам? И сами отправите в огонь? А не боитесь? Ведь даром не проходит ничего.

— Боюсь, — вдруг тихо признался капитан, садясь на примятую уже кочку. — Но того, кто бродит рядом, боюсь больше. Ты знаешь. Ты тоже чувствуешь. Но мне по силам только чуять, а ты можешь отвести. И цены я не побоюсь.

Пара словно поменялась местами. Обычно прямой, как ствол мушкета, командир ссутулился, в голосе прорезались просительные нотки. А рядовой пикинер словно сам получил офицерский патент, в его словах появилась странная уверенность и особая вескость. Такая бывает, когда два собеседника прекрасно и без лишних слов понимают, о чем идет речь.

Мортенс крутнул головой, скрестил пальцы, звонко щелкнув суставами.

— Смотрите, герр капитан, вы сами с ценой согласились, — строго произнес он. И, опережая немой вопрос, ответил. — Ее я вам не скажу. Потому что не знаю сам. Но помните, она, в любом случае, будет непомерна. Я ведь от того и таскаю дрын пикинера, а не ем с золота…

Густлов смотрел и не узнавал обычно тихого солдата. Он словно бы выше стал и шире, раздавшись под неверным светом Луны…

— Что, капитан, боишься? — недобро сверкнули глаза преобразившегося пикинера. — Не стоит! Ты со мной сейчас. Под Волчьим Солнцем. Любая беда обойдет! Сейчас обойдет. А потом — придет. Да не та, которую ждал, вот какая цена будет…

Хуго вдруг сгорбился, протянув руку капитану.

— Нож! Быстро!

Трясущиеся руки все же справились с ножнами, и Густлов подал кинжал. Мортенс вцепился в рукоять крючковатыми и будто бы удлинившимися пальцами. Впрочем, ночная темнота обманчива, а страх волен дорисовывать несуразицы…

— Ладонь!

Отточенный клинок скользнул по подставленной руке, рассекая плоть. Кровь плеснула абсолютной чернотой, так, что капитану на мгновение стало немыслимо страшно. Хуго поймал черную струю вынутой из-за пазухи мелкой посудиной. Не успела емкость наполниться, как студент поставил ее на землю, осторожно погрузил клинок в чашу и заговорил, быстро-быстро, вскидывая голову к Луне…

— От зла всякого, от демона нечистого, от скверны черной, от стрелы змеистой, от меча острого, от пули быстрой, от слова злого, от гнева норманнского. Кровью заклинаю, словом оберегаю! Аминь, во имя Господа! От зла всякого, от демона нечистого…

Зажимая рану, капитан стоял и ждал чего-то. С каждым словом, брошенным в ночь, темнота отступала, сдавая позиции. И уходила тяжесть с души, оставляя странную пустоту…