Сефира и другие предательства - Джон Лэнган

смялось, словно сделанное из фольги. Зеленоватый газ вырвался из раны вместе с женским криком, который, как поняла Лиза, был тем же самым, что и черное клубящееся облако (хотя откуда она это знала, сказать не могла). Времени раздумывать об этом не было – остальные клещи спешили к ней. Она расколола следующего, топнула каблуком по третьему, выпустив еще больше зеленых воплей. Вокруг нее сновали клещи. Она ударила еще одного, отрубив пару конечностей. Что-то защекотало ее левую лодыжку: поднявшись на задние лапки, клещ пытался забраться на ее джинсы. Она махнула ногой – тот отлетел в стену и нанизался на деревянную щепку. Еще два вцепились в правую ногу. Она сбила их на землю топором, повалив на спины, а затем растоптала кроссовкой. Оглашаемый облаками криков, коридор как будто вибрировал. Лиза рубанула по клещу, но промахнулась. Тот бросился на нее, вонзив хоботок сквозь джинсы в левую икру. В ноге полыхнула страшная боль, бросившая ее на колени. Она размозжила клеща рукоятью топора, и его рыльце повисло, а тело вогнулось внутрь. Воспользовавшись тем, что Лиза на коленях, один из уцелевших клещей впился ей в правое бедро. Лиза вскрикнула, но ее голос потерялся в клубах зеленых воплей. Выпустив топор, она кулаком ударила по клещу – удар оторвал его от бедра и расплющил. Вокруг костяшек пальцев закрутились зеленые клубы. Остался один клещ. Он нацелился вонзить хоботок в ее руку, но споткнулся об останки собрата. Лиза отдернула руку, схватилась за топор и добавила его зеленый вопль к остальным. Раны на ногах горели, она встала, готовая к тому, что волна клещей, по-прежнему шевелящихся в траншеях, хлынет на нее.

Однако пока ни один, похоже, не собирался. Несмотря на пропитавшую джинсы кровь, Лизу охватил легкий трепет триумфа, когда она оглядела изломанные и раздавленные тела нападавших. На секунду ее вдруг кольнуло искушение ввязаться в борьбу с остальными клещами, прыгнуть в мешанину их на удивление хрупких тел и растоптать – всех. Но она продолжила путь по коридору, частенько оглядываясь через плечо. Если бы не вопли, по-прежнему не стихавшие и потому могущие скрыть от нее звук их приближения, она бы даже не беспокоилась. В роли охранников клещи доказали свою неэффективность. Троица шелупони на стоянке была угрозой куда более серьезной.

Стены туннеля превратились из деревянных, заляпанных штукатуркой, в каменные, тоже небрежно замазанные слоями штукатурки. Из стен торчали беспорядочно вцементированные человеческие черепа с разной степенью сохранности плоти и свисающими волосами – они смотрели на нее, раззявив рты. В желтушном свете висевших между ними ламп казалось, будто черепа меняют выражения «лиц», когда Лиза проходила мимо них: то шок, то ужас, то расплывались в возмущении и гневе, которые, в свою очередь, вдруг сменял злонравный юмор. Непрекращающиеся крики, казалось, вырывались из их костлявых ртов. И хотя кровь из ее голени и бедра как будто текла уже не так обильно, раны пульсировали, и пульсации странным образом совпадали с криками, в хриплых глубинах которых, чудилось ей, она могла различить ритм, приливы и отливы мучительной боли. Ей вдруг стало так жарко, как никогда в жизни, пот буквально хлынул из пор, пропитав рубашку и джинсы. И так же внезапно Лиза замерзла, ее охватила дрожь такой силы, что она выронила топор и споткнулась об него. «Клещи, – мелькнула мысль. – Инфекция».

То ли крик становился громче, то ли слух – чувствительней, то ли одно и другое вместе. Более отчетливо слышимый в нем ритм приближался к знакомому, осмысленному, пока она не распознала во взлетах и падениях его биений слова, фразы, едва разборчивые оттого, что их не проговаривали, а выкрикивали. Осознав это, Лиза поняла, что слышит фразы поверх фраз, фразы, наслаивающиеся друг на друга и переплетенные друг с другом, – шесть, восемь, десять… – столько же, сколько и клещей, которые были на самом деле вовсе не клещами, а клетками душ. Две из вымученных цепочек слов, казалось, почти поддаются расшифровке, и если она еще немного сосредоточится, то вот-вот разберет их…

…она лежит обнаженная, раскинув руки и ноги, на двуспальной кровати в одном из номеров отеля «Уединение», не в силах унять охватившую ее дрожь, в то время как гротескно худая женщина, оседлав ее, вытягивает окровавленные петли кишок из зияющей раны под пупком Лизы и сваливает их на матрац. Где-то в глубине помещения включен телевизор, и играет музыка из сериала «Герои Хогана» [23]…

…она лежит обнаженная на ковре в изножье двуспальной кровати в другом номере отеля, парализованная, руки по швам, ноги вместе, а тощая, как жердь, женщина стоит на коленях рядом, ее волосы щекочут подбородок и плечи, когда она склоняется к шее Лизы, которую усердно пережевывает. Лиза слышит, как дыхание со свистом вырывается из дыры в дыхательном горле, прокушенном тощей женщиной, чувствует, как кровь льется в легкие, заполняет их, душит ее. Откуда-то издалека прилетел стрекот промчавшегося мимо отеля мотоцикла…

…она лежит мертвая на кровати…

…она лежит мертвая на ковре…

…ее сердце сжалось, завязалось узлом, остановилось…

…но она по-прежнему страдает от боли, ее нервы – раскаленная сеть, сковывающая ее сознание и не позволяющая ему покинуть ее…

…мука, пронизанная другими эмоциями, горе настолько глубокое, что всем слезам мира никогда не наполнить его чашу, страх настолько глубокий, что в сто раз хуже боли, и от него безумно хотелось спрятаться, как пряталась она от темноты в детстве…

…она бежала вниз по каменистому склону холма, острые камни ранили подошвы ног, низкие черные облака отражали оранжевое свечение на земле. Только бы не оступиться, не упасть, потому что они гнались за ней по пятам, они были так близко…

…она кричала, моля о пощаде, когда несколько пар тощих рук затолкали ее головой вперед в узкую трубу в каменной стене, внутри которой ревело ослепительно белое пламя…

…кровь ее кипела… мозги исходили паром…

…она находилась внутри невероятно маленького пространства, расположенного в тюрьме, отделка которой не допускала общения ни с кем из других, кого она могла видеть в подобных камерах; заключенная здесь вместе со своей болью, воспоминанием о сложившейся ситуации, вместе с раскаянием, ужасом и яростью, лишь усиливавшими ее страдания, – черный коктейль, который мог бы стать менее горьким, если бы она могла поделиться его вкусом с кем-то еще, могла бы насильно влить его в них…

Лизу вырвало, она согнулась пополам, судорожные движения желудка выжали из глаз потоки слез. Прямо перед ней, чуть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки, остановилась приближавшаяся к ней фигура. Зрение