Чак Хоган - Штамм Закат

И вот случилось то, чему, очевидно, просто суждено было случиться. В одно прекрасное утро Анхель оказался лицом к лицу с группой молодых рестлеров, выряженных вампирами: дешевый грим, резиновые клыки, все как по­лагается. Анхель лично объяснил и даже прорепетировал все задуманные им изменения в хореографии боя, кото­рые позволили бы ему закруглить действо на три часа рань­ше положенного: мыслями он был уже не столько на съе­мочной площадке, сколько в отеле «Интерконтинентал», куда Анхель мечтал поскорее вернуться, чтобы насладить­ся послеполуденной порцией мартини.

Во время съемки один из вампиров едва не сорвал маску с лица Анхеля — чудо-герой действительно чудом высвобо­дился из захвата, нанеся удар открытой ладонью — свой фирменный «поцелуй Ангела».

Съемка продолжалась. На площадке студии «Чурубуско» было душно, операторы и ассистенты обливались потом. И вдруг молодой актер, исполнявший трагедийную роль обреченного вампира, видимо, войдя в экстаз от своего кинематографического дебюта, вложил в схватку чуть больше сил, чем того требовалось по сценарию, и, вцепив­шись в своего противника — прославленного и уже совсем не молодого рестлера, — совершил мощный бросок. Упали оба, но вражина-вампир оказался сверху, причем призем­лился он — столь же трагедийно, сколь и неуклюже — акку­рат на ногу достопочтенного мастера.

Колено Анхеля громко хрустнуло — даже скорее хлюп­нуло, потому что звук был каким-то влажным, — и нога рест-лера изогнулась под почти идеальным прямым углом. По­лусорванная серебряная маска немного заглушила отчаян­ный вопль, вырвавшийся из его уст.

Анхель очнулся несколько часов спустя в частной пала­те одной из лучших больниц Мехико. Его окружало море цветов, а серенадой к ним были подбадривающие крики поклонников, собравшихся на улице под окнами.

Но вот нога... Она была просто-напросто разбита вдре­безги. Непоправимо и неизлечимо.

Именно так и сказал ему — со всей чистосердечной от­кровенностью — добрейший доктор, человек, с которым Анхель не раз делил послеполуденный отдых, играя в ко­сти в элитном загородном клубе, располагавшемся напро­тив студии.

За последующие месяцы и годы Анхель истратил нема­лую часть своего состояния, пытаясь отремонтировать разбитую ногу — вместе с ней он надеялся починить свою сломанную карьеру, а также восстановить былую технику. Увы, его кожа только задубела от множества шрамов, ис­пещривших колено, но кости так и не пожелали срастись должным образом.

Наконец, одна из газет нанесла завершающий оскорби­тельный удар по его самоуважению, раскрыв публике под­линную биографию чудо-героя, и Анхель, лишившийся неоднозначности и таинственности, даруемых серебря­ной маской, превратился в обычного человека, слишком жалкого для того, чтобы его можно было обожать.

Все остальное произошло очень быстро. Его финансо­вые дела покатились вниз, инвестиционные проекты лоп­нули. Поначалу он работал тренером, затем телохраните­лем, наконец просто вышибалой, однако гордость и чув­ство достоинства никуда не делись, и в какой-то момент Анхель осознал, что он просто здоровенный старикан, ко­торого никто не боится. Спустя пятнадцать лет он пово­локся за одной женщиной в Нью-Йорк, застрял там и про­срочил визу. А сейчас — подобно большинству людей, кото­рые доживали свой век в многоквартирных домах, — Ан-хель и вовсе не мог взять в толк, каким образом его сюда занесло. Отчетливо ясно ему было только одно: он и впрямь, в самой что ни на есть реальной реальности, жи­вет здесь, ютясь в квартирке большого корпуса, очень по­хожего на одно из шести зданий, которыми Анхель когда-то полностью и, казалось бы, бесповоротно владел.

Впрочем, думать о прошлом было болезненно и опасно.

По вечерам он работал мойщиком посуды в индийском ресторанчике под названием «Дворец Тандури»*, распола­гавшемся на первом этаже того же здания, буквально со­седняя дверь, рядом с подъездом. При большом наплыве посетителей Анхелю приходилось часами выстаивать воз­ле мойки, и он выстаивал, потому что приматывал изоля­ционной лентой две широкие шины по обе стороны боль­ного колена; под широкими штанами шины были незамет­ны. Между тем большие наплывы бывали часто, очень ча­сто. Время от времени Анхель чистил туалеты, подметал тротуар перед заведением, тем самым давая гуптам* доста­точно оснований, чтобы те держали его на работе. Он пал на самое дно этой кастовой системы — настолько низко, что теперь самым ценным его имуществом была полная безликость. Ни одной душе не полагалось знать, кем он не­когда был. В каком-то смысле Анхель опять носил маску.

Последние два дня «Дворец Тандури» был закрыт, так­же как и соседствующий с ним бакалейный магазин — вто­рая половинка местной нео-бенгальской торговой импе­рии, которой владели гупты. За эти два дня Анхель не услы­шал от них ни слова. Не увидел ни малейших следов их присутствия. Не получил ни единого ответа на телефон­ные звонки. Анхель начал беспокоиться — нет, если начи­стоту, вовсе не о гуптах, а о своем заработке. По радио го­ворили о каком-то карантине, который, может, и оборачи­вался чем-то хорошим для здоровья, но для бизнеса был очень и очень плох. Неужели гупты удрали из города? Или, может, они стали жертвами одной из вспышек насилия, которые постоянно возникали тут и там? Как он узнает в этом хаосе, застрелили их или нет?

Три месяца назад гупты послали Анхеля сделать дубли­каты ключей для обоих заведений. Он сделал не по одному запасному комплекту, а по два. Анхель сам не понял, что его обуяло, никаких темных помыслов у него явно не было, — просто он следовал уроку, который преподала ему жизнь: быть готовым ко всему.

Сегодня вечером Анхель решился: он заглянет в заведе­ние. Он просто должен знать, как там и что. Лишь только начали сгущаться сумерки, Анхель поплелся вниз, в гуптов магазин. На улице было тихо и спокойно, разве что какая-то собака — здоровенная псина, которую Анхель никогда ранее не видел в округе, — залаяла на него с противопо­ложного тротуара. А вот пересечь улицу псина не пожела­ла — видимо, что-то ей мешало.

Магазин, которым владели гупты, в прошлом носил на­звание «Тадж-Махал», однако сейчас, после бесконечных смываний разнообразных граффити и оскорбительных надписей, оставляемых после себя каждым новым улич­ным поколением, красочная когда-то вывеска настолько истерлась, что надпись исчезла полностью, и осталось лишь смутное розоватое изображение индийского чуда света. Странным образом там фигурировало какое-то не­мыслимое количество минаретов.

Сейчас же кто-то еще сильнее изуродовал вывеску, на­малевав на ней флуоресцентной оранжевой аэрозольной краской загадочный узор из точек и линий. Каким бы за­гадочным узор ни казался, ясно было, что он совсем све­жий: краска все еще блестела, а с обеих сторон рисунка вниз медленно ползли тонкие струйки потеков.

Вандалы. И здесь тоже. Однако замки были на месте, дверь не повреждена.

Анхель повернул ключ. Когда оба языка замка вышли из пазов, он отворил дверь и, хромая, ступил внутрь.

В магазине царила полная тишина. Электричество дав­но отключили, поэтому холодильник был обесточен, и все мясо и рыба внутри превратились в гнилье. Последний за­катный свет, словно оранжево-золотистый туман, просачи­вался сквозь железные жалюзи на окнах. В глубине магази­на было совсем темно. Анхель принес собой два сломан­ных мобильника. Функция вызова не работала, но батареи и экраны были в полном порядке, и Анхель обнаружил, что, благодаря снимку чистой белой стены, который он сделал в своей квартире при свете дня, из этих экранов по­лучились отличные фонарики — их можно было подвесить на пояс или даже укрепить на голове, если требовалось сде­лать что-то на близком расстоянии.

В магазине был полнейший кавардак. Пол покрывал слой риса и чечевицы, высыпавшихся из нескольких пере­вёрнутых ящиков. Гупты никогда не позволили бы такого.

Анхель понял: что-то пошло очень, ну просто очень не так.

Хуже всего было то, что в воздухе стоял густой дух аммиа­ка. Не тот запах стандартного моющего средства, с помощью которого Анхель обычно чистил туалеты и от которого по­рой слезились глаза, а нечто куда более зловонное. Не чистая химия, а какая-то грязная органическая дрянь. Его мобильник-фонарик высветил на полу следы непонятной жидкости оранжевого оттенка — извилистые полосы ее, липкие и все еще влажные, тянулись к двери, ведущей в подвал.

Подвал под магазином сообщался с подвалом ресторан­чика, а тот, в свою очередь, — с цокольным этажом много­квартирного дома, в котором жил Анхель.

Старый рестлер навалился плечом на дверь гуптовой конторы и открыл ее. Он знал, что в одном из ящиков сто­ла должен лежать старый пистолет. Анхель нашел оружие. Пистолет был маслянистым на ощупь и оказался довольно тяжелым — не то что блестящие бутафорские пушки, кото­рыми он когда-то размахивал на съемках. Анхель заткнул один из мобильников за пояс, туго обтягивавший его брю­хо, и вернулся к двери погреба.