Мальчики в долине - Филип Фракасси
Пул тычет пальцем в хнычущего Бена, который так и лежит, скорчившись на полу. От его безрассудной ярости не осталось и следа, словно она вытекла из опрокинутой чашки.
– И этого тоже.
Бен вскакивает на ноги. Его глаза стали огромными, словно блюдца. Он бежит в угол спальни. Я никогда не видел такого неподдельного ужаса на человеческом лице.
– НЕТ!
Джонсон, крепко сжимая руку Бартоломью, пристально смотрит на Эндрю.
– Вы слышали его, – говорит он.
Скрепя сердце Эндрю отходит в сторону.
Не медля ни секунды, Джонсон подходит к Бену, вытаскивает его из угла с такой силой, что удивительно, как у мальчика не оторвалась рука. Ноги ребенка подкашиваются, и он падает на пол. Джонсон тащит кричащего Бена, как швабру.
– Нет! Нет, отец, пожалуйста! О Боже, о Боже, нет, не с ним. Отец! Не с ним!
Эндрю закрыл лицо руками. Уайт весь дрожит, но открывает половинку двойных дверей спальни.
Бен так отчаянно сопротивляется, что Джонсон вынужден отпустить Бартоломью. Тот удивляет всех еще раз и сам проходит в двери, оказываясь в коридоре. Он идет легкой, расслабленной походкой, высоко подняв подбородок. Повернувшись к Джонсону, он произносит ровным голосом, словно речь идет о погоде:
– Я сам дойду, брат Джонсон. Я не доставлю вам хлопот.
Джонсон кряхтит и тащит Бена к выходу. Мальчик кричит так, будто его убивают прямо у нас на глазах, сжигают на невидимом костре.
Мы с Дэвидом застыли возле кроватей. Кажется, в спальне все уже на ногах, хотя я даже не помню момента, когда вскочил с постели. Мне так хочется что-то сделать, хоть что-нибудь. Но я ничего не могу. Только с ужасом смотреть на происходящее.
– Отец Пул! Душой клянусь, я буду послушным! О, отец, пожалуйста! Не отправляйте меня в яму с ним. С ним что-то не так, отец. Не так…
Бен безутешно рыдает. Он раздавлен. Он указывает на Бартоломью, идущего впереди и уже исчезающего в полумраке коридора:
– Пожалуйста, только не с НИМ!
Следом исчезает и Бен. Джонсон утаскивает его в темноту через дверной проем. Удаляясь, его крики и мольбы гулко разносятся под сводами, как будто его тащат не по коридору, а через портал прямо в преисподнюю. Мне кажется, именно так это и должно звучать. Все происходящее – сущий кошмар.
Пул устало поворачивается к нам. Его потное морщинистое лицо снова невозмутимо. В спальне повисла мертвая тишина.
– Дети, вы научитесь слушаться старших и подчиняться приказам, – медленно говорит он, тяжело дыша. – Если не будете этого делать, то окажетесь в яме, как эти два мальчика. – Тяжелым взглядом он обводит ребят. – Или в сосновом ящике. Как ваш друг Бэзил.
Никто не двигается. Никто не дышит.
Я смотрю на Эндрю, но он избегает моего взгляда и прикрывает рот дрожащей рукой.
Пул улыбается. Его губы сворачиваются, словно прокисшее молоко.
– До встречи в столовой через час. Не забудьте привести себя в порядок и подготовиться к обеду. И помните, завтра утром поминальная служба. Не опаздывайте.
Пул уходит, взмахнув черной сутаной, в вихре неприязни. Уайт следует за ним. Эндрю выходит последним и закрывает за собой дверь. Никто из них не оглядывается.
– Да пошел он.
Я оборачиваюсь и вижу Саймона, сильного и уверенного. Его взгляд устремлен на двери, на лице застыло выражение, которого я у него никогда прежде не видел.
Чистая ненависть.
Больше никто не произносит ни слова.
28
Ветер усиливается с каждой секундой.
Как только они выходят на улицу, порыв ветра срывает с Джонсона капюшон, его растрепанные волосы падают на лицо, лезут в глаза: длинные сальные пряди взметаются к небу, словно лягушачьи языки в поисках мух.
Бартоломью уверенно шагает в пяти шагах впереди, и кажется, что ему нет никакого дела до холода и обжигающих кожу порывов ветра. Джонсон ждет, что он сорвется, побежит прочь, к далекому горизонту, где серая заснеженная земля встречается со сгущающимися красноватыми сумерками адского заката.
Тем временем Бен, к счастью, почти перестал сопротивляться, как рыба, наконец-то смирившаяся со смертельной атмосферой на суше.
Теперь он просто плачет. И дрожит.
– Вы не можете так со мной поступить, брат Джонсон, – скулит он, и его слова уносит завывающий ветер, гудящий в ушах. – Вы же знаете, что я прав!
Джонсон кряхтит и продолжает толкать ребенка перед собой.
– В чем прав?
Бен поднимает голову и смотрит на Джонсона красными заплаканными глазами. К его ресницам и желтоватым щекам, мокрым от слез, липнут редкие снежинки. Он говорит так тихо, что его едва слышно на расстоянии нескольких дюймов.
– С ним что-то не так.
– Чепуха, – ворчит Джонсон, но в глубине души ему тревожно. Он сомневается, что мальчик переживет ночь в яме, особенно если температура продолжит падать.
Что ж, по крайней мере их двое. Это поднимет температуру на пару градусов. Маленькие ублюдки будут вместо горячих углей.
Они доходят до деревянного помоста во дворе, вдавленного в замерзшую землю. Бартоломью, оказавшись у ямы первым, останавливается и поворачивается к Джонсону с вопросительным выражением лица.
– Мне расчистить люк от снега, брат Джонсон?
Что, черт возьми, не так с этим пацаном? Кажется, ему не терпится оказаться в яме. Наверное, умом тронулся. Да, я видел такое раньше. Мальчишек, чьи мозги прогнили под опекой Пула, как кишащие червями яблоки, почерневшие на солнце.
– Как хочешь, – громко отвечает Джонсон и с изумлением наблюдает за тем, как Бартоломью встает на колени и голыми руками счищает снег с люка, как будто разглаживает простыни.
Прогнившие мозги… В глубине души Джонсон уже уверен, что Бартоломью сумасшедший. И это объясняет, почему так надрывался Бен. Мальчишка не хочет провести ночь взаперти с безумцем.
Не могу сказать, что виню его за это. От этого ребенка у меня мурашки.
Бен неожиданно вырывается из хватки задумавшегося Джонсона и пускается наутек.
– Нет! – кричит Джонсон и бросается вслед за мальчишкой.
Бен застал его врасплох, однако за последние десять лет Джонсон достаточно часто имел дело с этими сорванцами, и у него выработались нужные рефлексы: его длинные руки потянулись к мальчишке еще до того, как он осознал, что тот вырвался. Джонсон чувствует, как одна рука вцепилась в прядь волос, другая – в воротник поношенной рубашки. Он хватает его и тянет к себе. Бен вскрикивает от неожиданности, падает на землю, извиваясь и визжа, как баньши.
Джонсон падает на колени, не выпуская мальчика, который бьется в конвульсиях, истерически рыдая, с широко раскрытыми, выпученными от ужаса глазами. Бен начинает ползти по
