Наталья Иртенина - Застенок

Мент отцепил от пояса резиновую дубинку и любовно похлопал ею по ладони.

– Что скажешь на этот аргумент?

– Нет слов! – умыл руки Роман.

– Во-о! Правильно. Как гласит третий пункт, резиновая дубинка у мента в руках, что хрен в штанах: встает и падает, встает и падает.

Мент несколько раз подряд с размаху резко ударил дубинкой по предполагаемому объекту аргументовнушения. Несколько человек, шедших рядом по тротуару, предпочли ускорить шаг либо отстать на хорошее расстояние.

– Да, впечатляет, – сказал Роман, оглянувшись по сторонам.

– О! Приехали, – Ковров махнул рукой на пластмассовую вывеску заведения. – Харчевня «Три корочки хлеба». Моя любимая. Пошли.

Внутри харчевня оказалось тесноватым, но уютным кафе с десятком круглых столиков. Посетителей в утренний час почти не было – только две кудлатые старушки утоляли в уголке не столько голод, сколько жажду общения, и мрачного вида мужчина размягчал в чашке кофе сухари, горкой лежащие перед ним в расписной вазе.

– Здешний хозяин мой должник, – объяснил Ковров, щелкнув в воздухе пальцами, когда они заняли один из столиков.

На призыв к ним подошел плотный, широкоформатный человек в костюме с бабочкой и с лицом, похожим на бледный, непропеченый, к тому же постный блин.

– Какие гости! Добро пожаловать, всегда рад видеть вас, Иннокентий Сергеевич, в моем скромном заведении. Вас и ваших друзей, – добавил он, с услужливой улыбкой глянув на Романа.

– Сайн байна уу, Дэм. Та сайн сууж байна уу?

– Баярлалаа, Кеша, сайн сууж байнаа, – ответил хозяин, еще шире расплывшись в блинной улыбке. – Что будем заказывать?

– Ну, ты же знаешь мою норму, Дэм. Неси все, что есть диетического. И молока не забудь. Литр.

– Пошаливает язва, Иннокентий Сергеевич?

– Да уж, стервоза, никуда не денешься от нее.

– Сейчас все будет готово, – хозяин едва заметно склонил в почтении пышный торс и плавно удалился.

– Наконец-то пожрем как люди, – мент расслабился, закинул кепку на соседний подоконник и вольно откинулся на спинку стула. – Хозяин свой человек. Правила уважает.

– Какие правила?

– Да я ж тебе всю дорогу их вдалбливал, – Ковров едва не возмутился беспечностью будущего родственника. – Пункт седьмой, коротко и ясно: голодный мент – угроза обществу. Отсюда правило – накорми мента. Дэму повторять и разжевывать мне не приходилось – на лету все схватывает.

– Он правда натуральный монгол? О чем вы с ним говорили?

– Да какой монгол! Меня уважает, вот и вызубрил пару фраз. А вообще-то он болгарин. Ты на рожу его не смотри, она ему от дедушки из Вьетнама досталась. Но всю жизнь в России живет – даже на своих исторических родинах не был ни разу, бедняга. А о чем говорили… здрасте, как поживаете, спасибо, хорошо. О чем еще говорят люди, владеющие языком по долбаному разговорнику?

На столик опустился пластиковый поднос, и хозяин самолично обслужил гостей – расставил тарелки с омлетом, нарезанной докторской колбасой, сыром, гренками, хлебом, вазочки с печеньем и джемом, стаканы с соком, пустые стаканы, кувшинчик с молоком.

– Приятного аппетита, – пожелал он.

– Баярлалаа, шеф. Отдыхай, Дэм, – Ковров помахал рукой в воздухе. Две минуты за столом царило молчание – разговаривали лишь с аппетитом жующие челюсти.

20. Подлинный автор романа «Чапаев и Пустота»

– А зачем тебе монгольский язык? Для общего развития или как?

– Да какого там развития! В гробу я его видел. Мне для дела.

– В Монголию хочешь эмигрировать? – Роман неторопливо вытягивал из стакана через соломинку апельсиновый сок.

– Это как придется, – сказал Ковров. – Я тут, понимаешь, в одном журнале статью зашибенную прочитал. Называлась: «От внутреннего мертвеца к Внутренней Монголии».

Роман поперхнулся соком и закашлялся. Мент продолжал:

– Во-во. Чердак сносит. А статья еще круче. Автор – какой-то Шлагбаум. Ты не знаешь, случайно, что за шлагбаум?

– Н-нет, – хрипло выдавил Роман.

– Жаль. А хорош шлагбаум – так вставит, что ни сесть ни встать. Там понимаешь, все так интересно написано. Правда, я не до конца понял. Но главное схватил. Оказывается, каждый человек в жизни может вдруг, ну совершенно вдруг повстречаться со своим собственным трупом. Вот так нечаянно нагрянет, когда его совсем не ждешь. Тебе это не кажется странным?

– Отчего же. В жизни и не такое бывает, – с фальшивым спокойствием на лице ответил Роман.

– Вот и мне не кажется. С чужими трупами встречаешься, а со своим что – не положено? Но только свой труп – это, я тебе скажу, почище Мамаева нашествия, в личном, конечно, смысле. Камня на камне в тебе не оставит. Но на то он и труп, а ты как хотел. Ну так вот – спастись от этого киборга можно только во Внутренней Монголии. Почему, не знаю, не разобрался, чересчур умно там про это написано. Да мне и не важно. Только там – значит, там и нигде больше. Вот я и учу монгольский. Вдруг пригодится. Молочка хочешь?

– Нет, баярлалаа.

– А! Быстро схватываешь. Молоток. Вот, допустим, повстречаюсь я с собственным трупом. До Монголии далеко, а спасаться уже надо. Что делать? А вот тогда я и заговорю с ним на монгольской фене. Может, он подумает, что я уже во Внутренней Монголии, и отстанет, а?

– Вряд ли тебе удастся впарить эту лажу своему собственному трупу. Скорее он облапошит тебя, чем ты его.

– Вообще-то да, – вздохнул мент. Одну за другой он отправлял в рот обмазанные в джеме гренки и разгрызал их с громким хрустом. – Тогда точно придется драпать в Монголию.

Статью, столь взволновавшую мента, Роман отнес в «Дирижабль» около месяца назад. Посвящена она была неформальной оценке и альтернативной интерпретации творчества писателя, известного под псевдонимом «В. Пелевин». Речь там шла о некоторых древних буддийских мифах, укоренившихся на российской почве благодаря не кому-нибудь, а легендарному Чапаеву – великому мистику, правда о котором, как верно указано в предисловии к роману «Чапаев и Пустота», была долгое время скрываема от народов Европы и России. Но следы Чапаева теперь уже не теряются в мутных водах русской реки, а уводят на Восток, во Внутреннюю Монголию, в один из тамошних буддийских монастырей. Чапаев – это русский граф Сен-Жермен, маг и прорицатель, алхимик и астролог, бессмертный и многоликий, вечный дух и скиталец. В этом месте автор статьи бы вынужден сделать предупреждение: «В связи с обострившимися в последнее время известиями о Вечном жиде, убедительная просьба не путать Чапаева с Агасфером». Далее автор углублялся в дебри прошедших веков, отыскивая в отечественной истории предыдущие инкарнационные воплощения духа Чапаева. «Но и сейчас история Чапаева не закончена, – писал А. Шлагбаум. – Есть сведения, что личность так называемого „Пелевина“ следует считать целиком вымышленной, мифологизированной массовым сознанием, а потому – несуществующей. Истинным автором „Чапаева и Пустоты“ по многим фактам и намекам в тексте романа нужно считать самого Чапаева. И хотя Великий Мистик России покинул пределы Родины навсегда, чтобы утонуть в сияющих волнах древнего буддийского мифа, Россия будет надеяться и ждать новой встречи со своим истинным сыном, учителем и освободителем».