Гильермо дель Торо - Штамм. Закат
Патриархи произошли на свет одним неразделимым существом, и поэтому Владыка даже не обладал собственным именем. Имя у них было общее, одно на всех, – Суриил. Равно как у них были общее естество и общее предназначение. Связь их эмоций и мыслей обуславливалась самой природой происхождения – именно такая связь существовала теперь между Владыкой и его Расплодом, который он всячески обихаживал, и будет существовать между ним и теми особями, что выродятся в дальнейшем. Узы, соединяющие Патриархов, можно заглушить или ослабить на какое-то время, но разрушить эту связь невозможно ни при каких условиях. Их инстинкты и мысли по самой своей сути взывали к соединению.
Чтобы преуспеть в своем плане, Владыка должен был искоренить это природное свойство.
Палые листья[21]
В сточной трубе
Придя в себя, Василий обнаружил, что лежит в грязной воде, причем погружен в нее уже наполовину. Поврежденные трубы изрыгали литры, многие литры сточной воды, которая образовала вокруг Фета целое озеро, и это озеро разрасталось. Крысолов попытался приподняться, но оперся на изуродованную руку и застонал от боли. Он вспомнил, что произошло: стригои, взрыв… В воздухе стоял тяжелый дух – смесь тошнотворного запаха горелой плоти с ядовитыми испарениями. Где-то вдалеке – над ним? под ним? – слышались сирены и кваканье полицейского радио. Впереди, почти на пределе видимости, слабое сияние пожара обрисовывало кружочек – устье трубопровода.
Раненая нога Василия, погруженная в воду, сильно кровоточила, окрашивая невеселую жижу в еще более мрачный оттенок. В ушах все еще звенело. Точнее, звенело лишь в одном ухе. Фет поднес к нему руку – к пальцам пристало несколько чешуек запекшейся крови. Василий со страхом подумал, что лопнула барабанная перепонка.
Крысолов не имел ни малейшего представления, где он находится и как выбраться. Должно быть, взрывная волна протолкнула его довольно далеко, Василий оказался в чуть более просторном месте, чем трубопровод.
Фет повернулся и обнаружил сбоку слегка отошедшую от стенки решетку. Ржавая сталь, ветхие болты даже задребезжали при его прикосновении. Василий потянул за решетку, она немного подалась, и он тут же ощутил приток свежего воздуха. Свобода была близка, но его пальцам все же не хватало сил, чтобы справиться с преградой.
Василий пошарил вокруг в поисках чего-нибудь похожего на рычаг. Сначала он нащупал перекрученную полоску стали, а затем – лежавшее ничком обугленное тело стригоя.
Фет уставился на опаленные останки, и его на секунду охватила паника. Кровяные черви. Неужели они покинули хозяина и нашли себе новый приют в этой вонючей дыре? Если так, то… А вдруг они уже в нем, в Василии? Вдруг они пролезли сквозь рану в ноге? Должен ли он чувствовать какие-нибудь изменения, если уже заражен?
Вдруг тело стригоя шевельнулось.
Дернулось.
Совсем чуть-чуть.
Оно все еще функционировало. Все еще жило – насколько вампиры вообще могут жить.
Вот почему черви не вывалили наружу.
Тварь еще раз шевельнулась и, приподнявшись над водой, села. Спина вампирши была обуглена, но грудь осталась не тронутой огнем. С ее глазами было что-то не так, и через секунду Фет понял: тварь ослепла. Она двигалась как-то расхлябанно, но все же решительно; кости по большей части были выбиты из суставных сумок, а вот мускулатура сохранилась в целости и даже невредимости. Нижнюю челюсть оторвало взрывом, и жало свободно болталось в воздухе, словно щупальце.
Существо завозилось в воде, причем довольно агрессивно, – слепой хищник готовился к нападению. Фета заворожило обнаженное жало. Впервые в жизни он видел его полностью, во всем, если так можно выразиться, великолепии. Жало крепилось во рту сразу в двух местах – оно отходило от верхушки горла и от задней части нёба. Основание было толстое, разбухшее и имело волнистую структуру, что говорило о сильных мускулах. В задней части глотки зияло отверстие, похожее на сфинктер, – оно требовало пищи. Василий подумал, что где-то встречал подобное устройство – но где?
В мрачном сумраке трубопровода Фет шлепал руками по земле в поисках своего гвоздезабивного пистолета. Голова твари повернулась на хлюпанье – вампирша пыталась сориентироваться в пространстве. Фет уже был готов сдаться, как вдруг его рука наткнулась на пистолет – оружие лежало на дне, полностью скрытое мутной водой.
Василий мысленно чертыхнулся, пытаясь совладать с охватившей его злостью.
В эти секунды тварь уже каким-то образом прицелилась и ринулась в атаку. Фет отполз со всей быстротой, на которую был способен, однако вампирша, при всей своей слепоте, легко освоилась в окружавшем ее мирке трубопровода, разобралась с покалеченными конечностями и инстинктивно нашла способ прочно держаться на ногах, отчего обрела сверхъестественную координацию движений.
Фет поднял пистолет, мысленно пожелав себе удачи. Он нажал на спусковой крючок – раз, другой – и понял, что заряды кончились. Василий наконец врубился, что полностью израсходовал гвозди и теперь у него в руке лишь строительная игрушка.
В мгновение ока тварь накинулась на Фета и, оседлав его, припечатала к сточному желобу.
Крысолов каждой клеточкой тела почувствовал тяжесть обрушившейся на него вампирши. Над собой он увидел пасть твари – то, что осталось от ее рта, дрожало крупной дрожью, а жало втянулось, готовое выстрелить.
Чисто рефлекторно Фет вцепился в щупальце, как если бы перед ним оказалась бешеная крыса. Он тянул и тянул его, ворочал и сгибал, пока не вытащил всю эту дрянь из «гнезда», которым служила глотка монстра. Тварь корчилась, скулила, но не могла сопротивляться звериной хватке Фета вывихнутыми конечностями. Жало походило на мускулистую змею – склизкую, извивающуюся, дергающуюся змею, изо всех сил пытающуюся освободиться. Вот теперь Фет рассвирепел. Чем сильнее тварь втягивала жало, тем безжалостнее Василий тащил его наружу. Не было силы, которая заставила бы его ослабить хватку, здоровая рука работала во всю мощь.
А мощь Василия в эти секунды была просто неимоверна.
Превозмогши стригоя, Фет одним последним рывком выдрал из глотки чудовища жало вместе с железами, когда-то бывшими гландами, и трахеей.
Кошмарный мускул извивался в его руке, дергаясь, словно самостоятельное животное, а вот тело вампирши обмякло: его сотрясли судороги, и оно, отпрянув от Василия, повалилось на спину.
Из дергающегося жала выпростался толстый кровяной червь и быстро пополз по кулаку Фета. Извиваясь, он миновал запястье, затем вдруг изогнулся и начал ввинчиваться в кожу. Стало ясно: этот мерзкий бурильный инструмент взял курс на вены предплечья. Василий отшвырнул жало, беспомощно глядя, как паразит проникает в его тело. Червь вошел в руку уже наполовину, когда Фет, выйдя из ступора, ухватил его за все еще видимый виляющий кончик, дернул и, взвыв от боли и отвращения, вырвал паразита из своей плоти. Рефлексы снова сработали первыми, и Василий мгновенно расчленил мерзкого гада пополам.
Прямо на его глазах, в его собственных руках две половинки – как по волшебству! – восстановились, превратившись в двух полноценных червей.
Отшвырнув паразитов подальше, Фет тут же увидел, как из тела вампирши выползают десятки новых червей – стригой будто бы сочился ими – и, извиваясь, ползут к нему в вонючей воде.
Перекрученная полоска стали куда-то делась.
«Ну и хрен с ней!» – в сердцах воскликнул про себя Василий.
Переполненный адреналином, он схватился за решетку голыми руками, напряг все мышцы, вырвал железный переплет из стенки, подхватил пустой гвоздезабивной пистолет и, выпрыгнув из трубопровода, рванул на волю.
Серебряный ангел
Он одиноко обитал в многоквартирном доме в двух кварталах от Джорнал-сквер – большой площади в центре Джерси-Сити. Его место жительства входило в число тех немногих окрестных районов, которые еще не были реконструированы и обновлены и таким образом подготовлены для проживания среднего класса. В большинстве остальных районов центра заправляли яппи – и откуда они только здесь брались? Как получалось, что их приток не иссякал?
Он взобрался по ступенькам на свой четвертый этаж. Его правое колено скрипело – скрипело в буквальном смысле, скрежет раздавался с каждым шагом, – и лязгающая боль то и дело сотрясала все тело.
Его звали Анхель Гусман Уртадо. Он привык быть большим. Он и сейчас был огромен – в физическом смысле, – однако возраст давал о себе знать: как-никак шестьдесят пять лет. Прооперированное колено болело не переставая, а жировая прослойка – то, что его американский доктор называл ИМТ[22] и что любой мексиканец назвал бы просто panza,[23] – взяла верх в его фигуре, во всех остальных отношениях по-прежнему могучей. Эта фигура обвисала там, где раньше была поджатой, и зажатой там, где когда-то была гибкой и пластичной, – но… была ли она действительно большой? Да, была. И даже очень. Анхель всегда был очень большим. И как мужчина, и как звезда – во всяком случае, в том виде, в каком он сходил за звезду в прошлой жизни.
