Жесткие вещи - Брэндон Форд
- Bellissimo,[28] - сказал Санти, вытягивая сигарету изо рта мужа и улыбаясь. - Любимая моего мальчика. Импортная, натуральная. Выращенa и скрученa из лучшего и самого дорогого табака в Южной Америке.
Клэй не нашелся что сказать. Вместо этого его лицо побледнело от перспективы разговора. Каждое слово, которое он репетировал в уме, вдруг звучало глупо. Ведь за два года работы его еще ни разу не приглашали присесть в гостиной. Он не хотел уходить, на самом деле. Уход означал, что ему придется вернуться к одиночеству своего дома с одной спальней - к стенам его комнаты, которые, казалось, сжимались для него, как будто они остывают от жира. С другой стороны, все было лучше, чем жалкая тюремная камера девять на двенадцать, которую он называл своим домом более пяти лет.
С потными руками, сложенными на коленях, Клэй оглядел комнату в поисках развлечения или темы для разговора. Ни ваза со свежесорванными фиалками, ни небольшая коллекция фарфоровых кукол, тщательно расставленных по размеру на антикварном столе, его точно не спасут.
Он посмотрел на стену и увидел большой плакат с золотой отделкой. Вверху плаката, напечатанного ярко-желтыми буквами на черном фоне, был заголовок: "Если бы мое лицо было прозрачным, вы бы увидели Дьявола". Два красивых молодых человека дремали в объятиях друг друга под выделенными плачущими буквами названия, силуэты их блестящих обнаженных фигур в песочных часах перевернулись, когда они держались друг за друга. На переднем плане изображения была рука в черной кожаной перчатке, размахивающая электрической дрелью.
Краем глаза Клэй заметил, что Санти наблюдает за ним.
- Ты знаком с моими фильмами, а? - спросил он сквозь обычную силу своего северно-итальянского акцента, ритмичную тонкость его голоса, способного романтизировать даже разговоры о человеческих экскрементах.
- Немного.
Клэй уже пожалел о равнодушном ворчании. Он проклинал себя за то, что не признался, что видел почти все фильмы Валастро до публичной отставки режиссера в северо-западных холмах Коннектикута. Почему он не сказал ему, что ходил на фильм "Пока я не вытащу иглу из твоего глаза" семь раз, когда его показывали в кинотеатре "Хенлис-Эдж Синеплекс"? Почему он не рассказал, что "Она лизнула дьявольскую бритву" был одним из немногих фильмов, которые действительно напугали его в детстве? Он вспомнил румянец своего одиннадцатилетнего отрочества, сжимающийся между своими твердо скрещенными ногами во время самой противоречивой сцены фильма, когда мать радостно кастрирует своего тридцатичетырехлетнего сына.
- Тебе не нравятся фильмы? - спросил Санти, его руки то прижимали сигарету к губам Ли, то прикрывали рот Ли небольшой кислородной маской, прикрепленной к небольшому портативному устройству рядом с диваном.
Тело Ли содрогнулось, как будто каждая его конечность требовала комментария по поводу противоречия.
Клэй пошевелился в кресле.
- Нет. Нравятся. Особенно фильмы ужасов, - oн колебался. - Я видел большинство ваших.
Темные линии волос над обоими глазами Санти сморщились, когда он посмотрел на Клэя.
- Пожалуйста, никогда не называй фильм Валастро "фильмом ужасов". Это две разные вещи.
Клэй почувствовал, как краска отхлынула от его лица.
- Прошу прощения.
- Фильмы Валастро - это вершина кинематографического искусства, - Санти остановился, его лицо смягчилось от сожаления. - Были.
Клэй наклонился вперед.
- Все еще есть.
Санти мгновение смотрел на него, а затем улыбнулся. Его внимание вернулось к Ли, руки теребили его, как нервная мать могла бы теребить драгоценного младенца.
- Разве это неожиданно, что тридцать шесть лет ослабят приверженность, уважение, обожание? С тех пор, как мы встретились на первом фильме, который я снял. "Il Rasoio di Mezzanotte Conosce il Mio Segreto". "Бритва полуночи знает все мои секреты". Я всегда думал, что мои названия звучат лучше на итальянском языке. Ли сыграл экстрасенса-детектива, выслеживающего убийцу в капюшоне в приюте, - Санти снова посмотрел на Клэя. - Ты видел его?
- Да, - немедленно сказал Клэй. - Один из моих любимых, - oн поджал губы и сделал паузу, размышляя, стоит ли сказать что-то еще. - Bы больше не будете снимать?
Санти фыркнул, прищурив глаза.
- Тебе не кажется, что я слишком долго отсутствовал? Боюсь, теперь делa обстоят иначе, - oн опустил голову. - Нет, non potevo[29]. Я не могу снимать фильм без моего мальчика. Он был великолепен, не так ли?
Пальцы Санти обшаривали мочку левого уха Ли. Клэй заметил, что речь Санти, однако, замедлилась, поскольку его взгляд, казалось, следовал за морщинами на лице Ли и рассматривал эластичную тонкость губ старика. Словно на мгновение Санти узнал что-то другое в Ли, что до этого момента оставалось незамеченным.
- Можешь поверить, что он раньше заботился обо мне? - oн захихикал. - Думаю, молодому человеку это нужно. Un mentore[30]. Чтобы показать ему, как правильно жить - что есть, какие вина пить, как заниматься любовью. В это верили древние римляне. Ли напомнил мне моего отца, который продюсировал все мои ранние фильмы. А теперь посмотри, сколько всего я должен сделать, чтобы заботиться о нем.
Ли был безмолвен, в уголках его рта собирались капли слюны, а веки механически открывались и закрывались, пока Санти снимал кожаные перчатки с его рук. На правой руке Ли было три пальца - большой, мизинец и указательный. Каждый из трех пальцев был раздутым темно-фиолетовым и мозолистым, как кожа. Там, где когда-то были средний и безымянный пальцы, теперь были просто блестящие, покрытые красными волдырями бугорки отсоединенной кожи и хрящей. Левой руке Ли повезло еще меньше: у нее остался только один палец, а все остальные бугорки из резиновой ткани дулись из-за отсутствия своих удаленных братьев и сестер.
- Врачи настояли на этой процедуре. На самом деле, нужно удалить еще больше, - сказал Санти, прижимая каждую из округлых выпуклостей ампутированных пальцев Ли ко
