Нана Блик - Наоми

Не имея другого выбора, мои дети просто приняли всё так, как было написано. Я спокойно рассказывала им про пансионат и про болезнь. Кэтрин была очень обеспокоена тем, что это генетическое заболевание могло передаться ей и её детям, Арон больше молчал, а Шейла плакала. Наше собрание разошлось к вечеру: Кэтрин и Арон уехали по домам, а Шейла, вся залитая слезами, пошла отдыхать в свою спальню. Я же позвала Стивена, чтобы попрощаться с человеком, который стал мне так близок просто лишь потому, что был со мной двадцать четыре часа в сутки и все семь дней в неделю. Мы устроились с ним на террасе с бутылочкой знатного коньяка и просто беседовали. Я рассказала ему про машину. Он вначале наотрез отказывался от неё, но потом, поняв, что этим меня обижает, вынужден был принять мой подарок. Спать он ушёл где-то в двенадцать, но не потому, что я ему надоела, а потому, что меня завтра с утра надо было отвезти в выбранный мною пансионат. Я же осталась спать на террасе, укрытая шерстяным одеялом. Все мои мысли о том, что будет трудно попрощаться с детьми, канули в прошлое, я не сейчас с ними прощалась, а потеряла их очень давно, жаль, что осознание этого пришло ко мне слишком поздно, когда исправить уже ничего невозможно.

В восемь утра, позавтракав и попрощавшись с маленькой Шейлой, мы со Стивеном мчались по федеральной дороге на юг. Тишина и какая-то неловкость витали вокруг, сковывая наши мысли, но тут, посмотрев на Стивена, лицо которого я пыталась запомнить, я неожиданно для себя просто запела так, как делала это в молодости: заливисто и энергично. И Стивен с улыбкой на грустном лице поддержал меня, подхватив на припеве. Вот так мы и развеяли сгустившийся грозовой фронт в нашей машине.

В пансионате меня уже ждали. Для меня подготовили люксовый номер со спальней, гостиной и собственной ванной комнатой, оборудованной для инвалидов. Я обняла Стивена на прощание, пожелав ему удачи от всего сердца. Напоследок, действительно считая себя ответственным за него, я вручила Стивену письмо, в котором заочно устроила его на работу к своему лучшему другу, который как раз в это время искал себе надёжного и опытного водителя, а затем быстро, как только могла, развернулась по коридору на инвалидной коляске и покатилась прочь, не желая ничего слышать в ответ. Да и что он мне мог пожелать? Я сама знала, что меня ожидает, просто не знала когда. Заехав в свою новую спальню, я, чтобы не тратить время на слёзы и сожаления, принялась сразу распаковывать свой чемодан: два спортивных костюма, кроссовки, тапочки, фотографии, где я с детьми, когда они ещё маленькие, детский рисунок Шейлы и белый плюшевый мишка, с которым она спала до пятнадцати лет – вот и всё, что я захотела взять с собой в эту последнюю ссылку. Моя кровать была переведена в сидячее положение так, чтобы форма моего тела не менялась, и санитары легко меня могли усаживать то на кровать, то в инвалидное кресло. В моей комнате был установлен огромный телевизор. Раньше я не увлекалась телевизионным просмотром, зато сейчас он здорово меня выручал, привнося в мою жизнь разнообразие, потому что дни плыли один за другим как монотонные серые облака без какой-либо капельки краски, вскоре превращаясь в большую серую ничем не примечательную для меня массу.

Я прожила в пансионате двадцать пять лет. Мои дети ни разу не посетили меня, но зато изредка присылали мне открытки и письма, напечатанные на компьютере. Стивен приезжал ко мне каждый Сочельник, чтобы встретить со мной Рождество. Он так и не завёл свою семью и был одинок, впрочем, так же, как я. Он работал по-прежнему у моего бывшего друга. Иногда он рассказывал, что видел кого-то из моей дружной семейки, но потом я запретила ему поднимать эту тему, не желая больше терять ни единой слезинки. Такими и были наши с ним встречи: Он болтал без умолку, а я просто смотрела на него, не в силах вымолвить не единого слова.

Я умерла двадцать пятого декабря на семидесятом году своей жизни. Это было моё первое Рождество без Стивена, в этот раз он не приехал ко мне. Позже стало известно, что он попал в дорожно-транспортное происшествие и скончался на месте, но этого я уже перенести не смогла. Моё сердце просто остановилось, перегруженное муками, терзаниями и слезами. Теперь на этом свете не осталось ни одного человека, которому именно я была бы нужна. Жизнь моя теперь лишилась всякого смысла, теперь-то точно пришло нужное время, чтобы исчезнуть, просто исчезнуть, как будто меня никогда и не было в этой жизни. Вряд ли мои дети приедут ко мне на могилу, да я и сама не знаю, буду ли я их там ждать. В одном я уверенна на все сто, что там, в другом мире, я обязательно встречусь с тем, по ком так сильно скучала в мирке моей пансионатной спальни, которая за долгие годы стала мне самой родной.

И с этой мыслью я просто уснула, погружаясь в ледяной вечный сон, из которого меня быстро вытянула голубая дымка пространства двери номер шесть, возвращая в красную комнату. Впервые я выдержала все испытания, очутившись в комнате, стоя на своих пускай и нечеловеческих, но твёрдых ногах, и лёгкий ветерок надежды на то, что, возможно, есть ещё шанс вернуться домой, подул в моём направлении.

Глава 9

Дверь седьмая – «Медсестра Надежда»

Скрижаль твоей судьбы чиста,Но в воздухе висит рука,Чтобы внести туда завет,Но жаль, в руке лишь чёрный цвет.

Я мгновенно осмотрелась по сторонам, стоя посередине красной полутёмной комнаты на своих внеземных, но уже до боли знакомых и привычных ногах. И, как ни странно, на сей раз мне удалось совместить оба действия вместе, хотя прежде я едва ли могла исполнять хотя бы одно из них без каких-либо от меня усилий. Некогда заляпанный сгустками крови ковёр был опять чист, а его ворс нежно щекотал мою огрубевшую покрытую чешуйками и слоем зеленовато-землистой слизи кожу, обволакивая почти всю стопу своими ворсинками. Не столь давно появившееся в комнате раритетное трюмо с мелкими вставками золота и серебристой оправой большого округлого зеркала, казалось, дышало, освобождаясь от покрывала вековой пыли и создавая ощущение наполнения изысканной старины свежим неопытным дуновением воздуха. Само же зеркальное полотно представшего передо мною искусно выполненного трюмо выглядело странно или, лучше сказать, загадочно – холодное и покрытое капельками воды, оно слегка потрескивало и бренчало в оправе. Я ещё раз пробежалась глазами по комнате в поисках Лорда, но его, к моему удивлению, нигде не было видно, а шесть пройденных мною дверей были настежь распахнуты. В проёме пяти первых дверей стеной стояла кровавая бурлящая каша, временами выплёскивающаяся в комнату, а междверье шестой же двери было заполнено голубоватым суфле, приятным на вид, но имеющим отвратительный запах. Внезапно зеркало начало греметь и потрескивать гораздо сильнее, отвлекая моё внимание от изменившихся до странности дверей, но как только я решилась приблизиться к источнику шума, из зеркала неожиданно выпрыгнул Лорд, который сейчас выглядел точно так же, как и при первой нашей с ним встрече ещё тогда, в моей комнате. Пока он необычным образом морщился, видимо, превозмогая какую-то боль, зеркало треснуло и разбилось на части, которые моментально превращались в горстки золотистого речного песка. Лорд, не говоря ни единого слова, схватил крайний зеркальный кусочек и, неожиданно резко метнувшись ко мне, резанул им по моей склизкой спине. Кровь неудержимой и напористой струйкой забрызгала по сторонам, окропляя пол и зеркальный фрагмент, плотно зажатый в руках Лорда, который почти моментально с неистово бешеной скоростью швырнул ещё неразрушенный кусочек некогда шикарного зеркала в голубую вату пространства двери номер шесть. Как только окровавленный фрагмент исчез из моего виду, утопая в странном веществе шестого междверья, все двери разом захлопнулись и загорелись, превращаясь в смольно-чёрные кучки пепла, уничтожая разом первую половину моего испытания.