Нана Блик - Наоми

Лечебное отделение психиатрической больницы было переполнено пациентами, что говорить, время сейчас нелёгкое, и у многих нервы стали ни к чёрту. «Чем хуже жизнь, тем больше у нас работы!» – поделилась мыслями со мной одна из моих будущих коллег. Я, конечно, в глубине души с ней согласилась, но радости такой, как исходила при этом от неё, уж точно не испытывала. Для меня важен был сам процесс по восстановлению, возвращению душевно травмированных людей к обычной человеческой жизни. Работать для того, чтобы избавить людей от пелены нереальности или хотя бы помочь им подстроиться под течение жизни так, чтобы они могли плыть хоть и медленно, но против течения, сопротивляясь потокам и ударам жизненных судьбоносных вод, – вот, что для меня является основным и единственно верным!

Я где-то за час успела познакомиться с заведующей отделением, старшей сестрой и санитарами, увидела сестринскую и пост и уже готова была покинуть это заведение в приподнятом настроении, но неожиданная встреча слегка подпортила моё первое впечатление и ощущение идеального настроя на рабочую деятельность. В тот момент, когда я воодушевлённо плыла по коридору с целью покинуть этот рассадник безумия, меня неожиданно схватила за руку какая-то женщина. Растрёпанные волосы и грязные обгрызенные ногти моментально дали понять мне, что это одна из пациенток, проходящих здесь длительное лечение.

– Девушка, бегите! – Одной рукой она закрывала своё испуганное лицо, а второй по-прежнему держала меня за руку. – Я предостерегаю вас заранее! Это гиблое место! Пока оно не поглотило вас с головой, вы ещё можете убежать! В противном случае, у вас всего одна дорога и две остановки. И всё здесь будет зависеть от вас и только от вас: на какой остановке захотите – на той и выйдите. Вы – монстр или его жертва, выбирайте, а лучше бегите, не искушайте судьбу!

Я выдернула руку, которая уже посинела от крепкого стального пожатия. Санитары вмиг схватили больную, заламывая ей руки за спину, и поволокли по коридору, буквально впихивая в палату.

– Не очень-то хорошее окончание дня, но у нас здесь случается всякое. Просто поверь, это не самое плохое, что может случиться! – девушка-медсестра похлопала меня по плечу, – надеюсь, ты быстро втянешься! Нам очень нужны новые кадры, думаю, ты примешь нас всех и с лёгкостью войдёшь в нашу семью!

Да уж семейка, но изменить или переиграть всё равно ничего невозможно, и я, кроме того как улыбаться ей во весь рот, ничего другого и не придумала. Странные все они, но надо было думать об этом раньше, когда выбирала это направление в медицине. Невозможно быть психиатром, если сам в какой-то степени не являешься психом, так скажем, побочный эффект, но и к этому я готова и, можно сказать, даже привыкла!

Я вышла из помещения, полной грудью вдохнув прохладный лесной воздух, пытаясь хоть как-то вернуть себе настроение. Затхлое помещение было спрятано в зарослях хвойных деревьев, оберегая своих обитателей от посторонних глаз обычных зевак, словно скрывая все свои тайны, в дебрях которых, видимо, мне и придётся в этот раз разбираться.

Наоми тихонечко располагалась внутри девушки, похлопывая своими удивлёнными глазками и немного поскуливая. Всё, о чём сейчас думала Наоми, сводилось лишь к одному, но самому важному – только бы найти в себе силы принять все испытания и выдержать их гнёт на себе, только бы всё стерпеть и не сломаться заранее.

Желание вернуться домой к Матери, отцу и двум своим дядям было огромным, наверное, самым большим когда-то испытанным мною. Я скучала, что зря говорить! Ох, Мамочка, Мамочка, какая же я была глупая! Дай мне силы всё исправить! Клянусь тебе, я больше никогда не сделаю ошибок, сотворённых мною по глупости или из наглости! Теперь, будь уверенна, я не отступлюсь от идеалов просто лишь потому, чтобы доказать, а в большей степени, наперечить тебе, глупость-то познаётся со временем, а исправляется, оказывается, годами и лишениями, знала бы – была бы умнее! Но ни познавать, ни прислушиваться я тогда не хотела, видимо, не пришло ещё моё время!

Вечер. Слабые лучи потускневшего солнца еле-еле пробивались сквозь дружную хвою обильных сосновых веток, не давая ни малейшей возможности наглой и смелой травке расти под ногами. Странное место, где слабый сжат руками сильного, где умные мысли соседствуют с бредом, где радость сменяется гневом, а реальность намного хуже, чем чьё-то неведение, но именно эту среду я и выбрала себе сама, желая, чтобы она постоянно присутствовала в моей девичьей жизни.

Настало утро первого рабочего дня. Я, полная сил и надежд на своё светлое будущее, приступила к выполнению своих служебных обязанностей. С первых минут моего рабочего времени буквально уже на первой ступени карьерной лестницы для меня не стали делать поблажек. В основном, мне доставались тяжёлые пациенты, для которых характерно было раздвоение личности и часто вообще неподдающаяся лечению наследственная форма шизофрении. Сильные, здоровые телом, но слабые душой и рассудком окружали меня, заставляя всерьёз задуматься о таком понятии как относительность, словно обделённые в одном были чрезмерно наделены или, лучше сказать, одарены другим компонентом. Самым же удивительным и неподдающимся объяснению было то, что не все они были буйными и агрессивными неадекватами: одна прилично рисовала углём, другой писал стихи и поэмы, а третий, особенно мне полюбившийся, мог часами говорить о высоком, не давая возможности вставить в разговор даже короткое слово. Художники, поэты, астрономы, политики и другие деятели искусств – все как один сходили с его импровизированной киноленты, раскрывая мне мир и тайные уголки бытия. На первый взгляд, казалось бы, нормальный человек, он абсолютно не терпел любого телесного прикосновения, никакого контакта, даже сквозь перчатки и толстые варежки. Это был его мир и его оболочка, прикасаться к которой он не позволял никому, даже мне.

Итак, моего нового друга звали Кристофер. Молодой темнокожий мужчина сорока лет уже как второй год находился в безрадостных стенах этой клиники после того, как его старшая дочь отказалась от него не в силах больше терпеть выходки некогда любимого и дорогого отца. Награждённый от рождения тремором Холмса, который вдобавок усилился ещё после аварии, унёсшей жизнь его жены и младшей дочери, Кристофер был просто убит горем, что, в конечном счёте, и побудило психику устоявшегося мужчины расколоться буквально на два эпизода: до и после злополучного дня. Иногда он мог как ни в чём не бывало спокойно ходить днями по корпусу, мило беседуя и улыбаясь каждому из персонала, а иногда, когда призраки прошлого настигали его в закоулках больничных апартаментов, Кристофер просто забивался в угол и оглашал клинику стонами и дикими воплями. Мне ещё ни к кому не приходилось так долго искать нужный подход, да если честно, то не я его и нашла. Просто серьёзно вымотавшись с Кристофером и не получив требуемого врачами от меня результата, я забилась в тёмный угол тыльной стороны здания, чтобы вволю нарыдаться и сбросить эмоции. Когда мои страдания уже подходили к кульминационной отметке, я услышала спокойную реплику, произнесённую в мой адрес: «Кожа вокруг глаз слишком чувствительна, чтобы её баловать таким количеством соли!». Я подняла свои заплаканные и опухшие веки и сквозь мутные солевые капли на склеенных от смеси туши и слёз ресничках разглядела стоящего неподалёку улыбающегося во весь рот Кристофера, который осторожно протягивал мне сорванную полевую ромашку.