Река – костяные берега - Полина Луговцова
Скоро придет время пахать. А сейчас ровные ряды пустых картофельных лунок напоминали ячейку для яиц: кое-где посреди черных, блестящих от влаги впадин еще белел осевший снег. За многие годы Звонарь протоптал крепкую тропинку, и оттого издали казалось, что поле туго перетянуто черным жгутом. В тех местах, где снег уже сошел, земля была чернее ночи и выглядела зыбкой. Звонарь шагнул на тропу, чувствуя, как внутри разрастается противный холодок, разносится по венам, достигает кончиков пальцев, вызывая неприятное покалывание. Представилось почему-то, как нога его соскальзывает с тропы, проваливается в картофельную лунку и погружается все глубже, глубже, и вот он теряет равновесие, падает и уходит с головой в землю, так и не нащупав опоры под ногами. А там, в самом-самом низу, — пекло.
Звонарь отогнал дурные мысли и пошел вперед, устремив взгляд на колокол, будто ища защиты у своей святыни. Вскоре страх отступил, и окрепла уверенность в том, что зло, пропитавшее эту землю вместе с водами, оставшимися от поганой реки, не посмеет к нему притронуться. Потому что колокол сверкал, затмевая собой солнце и весь мир.
Он с легкостью подростка взобрался на гору и затем, не останавливаясь, на площадку звонницы, не чувствуя груза прожитых лет. Глянул вниз, на серый поселок, на островки мертвого голого леса, на заросли жухлого после зимы камыша и проступающие в них очертания высохшего речного русла. Вдохнул всей грудью сырой студеный воздух и взялся за веревку колокольного языка. С силой потянул в сторону, и тотчас вместе с зарождающимся звуком первого удара по всему телу прошла волна приятной дрожи. Телогрейка распахнулась (он расстегнул пуговицы для удобства), и ветер заключил его тело в ледяные объятия, но уже спустя минуту стало жарко. Пот заструился по лбу, по вискам, по спине. Частота ударов нарастала, и в такт им, казалось, ускорялось биение его сердца. Колокольная чаша вздрагивала и раскачивалась над головой, послушно отзываясь на его усилия глубоким мерным гулом. Округлые тяжелые звуки покатились в расстилавшееся внизу пространство, вдребезги разбивая утреннюю сонную тишину.
Звонарь вновь ощутил священный трепет, мысленно сливаясь с колоколом воедино и представляя, как звон проходит сквозь его тело, наполняя светлой силой. «Божественный звон! Малиновый!» — подумал он с восторгом. Руки его метались над головой все быстрее, удары слились в единый, непрерывный пульсирующий гул, а состояние блаженства нарастало внутри, но… посторонний звук грубо нарушил гармонию — похоже, чей-то крик, резкий, пронзительный, ужасный. Рука звонаря дрогнула, и колокольный «язык» выбил некое вялое бряцанье, обезобразив сладкозвучный поток. Звонарь почувствовал себя так, будто его толкнули в спину и он с разбегу плюхнулся прямо в грязь. Открыв глаза, всмотрелся вдаль в поисках кричавшего. Поселок был перед ним как на ладони: узкие улочки, сжатые по бокам низкими деревянными заборами, дворы, заваленные кучами разносортного хлама, а посреди них — черные избы, дремлющие под притворенными ставнями. Из печных труб тонкими струйками поднимался белесый дымок, довершая картину сонного покоя. Никакого движения — разве что дворовый пес копошился у будки, наверное, пытаясь откопать спрятанную с вечера кость, да пара тощих котов лениво вышагивала по крыше дома в поисках удобного солнечного местечка.
В следующий миг на ближайшую от картофельного поля улицу выскочил его сосед, Щукин-старший, и Звонарь вздрогнул от ужаса: показалось, что в руке тот держит женскую голову — длинные космы волочились по земле, — но потом стало ясно, что это всего лишь растрепанный моток веревки. Однако вид у Щукина был пугающий: под распахнутой курткой белела растянутая футболка с темными влажными пятнами, подозрительно смахивающими на свежую кровь. Мужчина повернулся спиной и быстро зашагал, направляясь в противоположный конец села. Вслед за ним, истошно крича, выбежала и помчалась вдогонку его жена. Звонарь не успел разглядеть ее одежду — не было ли и на ней кровавых пятен, — но с облегчением отметил, что бежала Щукина довольно резво, а главное — голова ее была на месте. И все же душераздирающие крики женщины наводили на мысль о том, что утренняя перебранка супругов достигла стадии войны и добром это не кончится. «Как бы беды какой не натворили!» — с тревогой подумал Звонарь и начал торопливо спускаться с горы, сожалея, что отзвонить, как положено, ему в этот раз не дали.
Сердце снова кольнуло, когда, добравшись до дома Щукиных, Звонарь услышал детский плач. Свернул во двор и остановился перед крыльцом, на котором, дрожа не то от холода, не то от страха, сидели Щукины-младшие — грязные, полураздетые — и ревели в унисон. Заметив его, разом испуганно замолчали и шумно зашмыгали.
— Чего тут у вас стряслось? — спросил Звонарь и тут же охнул, увидев на растрескавшихся старых досках одной из ступеней окровавленный тесак. Его взгляд заметался, оглядывая детей в поисках увечий, но не находил: с виду все были в порядке, разве что явно замерзли.
— Давайте-ка в дом, — распорядился Звонарь, поднимая на руки трехлетнего Лешку. Его старший брат, тринадцатилетний Колька, не двигаясь с места, выпалил:
— Батя пошел бабу Дусю убивать, потому что она ведьма! — Мальчишка стыдливо вытер грязным кулаком мокрое от слез лицо и затараторил: — А еще батя корову Зинку зарезал! А мамка стала его ругать, и он ее толкнул, а она его сковородкой огрела и прятаться побежала, а он погнался за ней и стол перевернул, на котором Зинкино мясо было и таз с кровью, и теперь там все в кровище, мы туда не пойдем!
— Во-он чего… — протянул Звонарь, осмысливая услышанное. Потом спохватился: — Ну-ка, Колька, идем ко мне. Правда, печка не топлена, прохладно в доме, но все ж не на улице! Займись пока растопкой, дрова в дровнице во дворе. А я ненадолго по делам отойду.
— За батей пойдете? Я с вами тогда! — ответил паренек, и голос его прозвенел натянутой струной.
— Нет, не пойдешь! — Звонарь перехватил поудобнее сползающего с рук Лешку. — Кто за братом присмотрит? Его согреть надо, простынет же!
Колька упрямо насупился и бросил взгляд за калитку.
— За мамку боюсь. Батя вообще озверел. Вдруг с мамкой чего? — Он умоляюще глянул в лицо Звонарю. — Хотел было сразу за ними, но Лешка как давай орать!
Уговорить Кольку все-таки удалось, хотя и с трудом. Звонарь проводил Щукиных-младших в свою избу и поспешил в другой конец поселка, к дому той самой бабы
