Река – костяные берега - Полина Луговцова
А голодно жили всегда. Места вокруг были скупые: лишь топи да старицы, оставшиеся от некогда полноводной реки. Ее обмелевшее русло совсем заросло камышом, но старожилы еще помнили, где оно пролегало, и предостерегали односельчан, чтоб держались оттуда подальше, потому как знали, что дно речное было сплошь в глубоких впадинах. Кто провалится — сам не выберется ни за что, сгинет в жидком месиве, и костей не найдут. В былые времена река немало жизней унесла, и даже теперь, совершенно обмелев, не унимается — нет-нет да и подберет кого, засосет в свое жидкое нутро.
Настоящего названия бывшей реки никто не знал, и на нынешних картах его уже не найти. Старики говорили, будто их далекие предки нарекли реку Костяной — якобы, слишком уж часто кости разные на берег выносило, а больше всего — человеческие. Особенно по весне, говорят, страшно было. Как отступит вода после половодья, так потом вся земля по обе стороны белым-бела. Будто река людей поедала и костьми их плевалась. Неизвестно только, как Костяная к жертвам подбиралась: никто на ту реку не ходил, все ее как огня боялись.
Стояла рядом с рекой одна-единственная гора. Торчала над поселком ее макушка треугольная, а вокруг земля была плоская, как блюдце. Вот природа чего вытворила! Откуда же взялась та гора, неизвестно. Все только и спрашивали друг друга: «откуда да откуда», вот и прозвали гору Кудыкиной… В ней хоронили умерших, потому что кладбище по весне паводком размывало. Там же и кости, на берегу найденные, закапывали. Все рос и рос могильный курган, а костей все больше находили. Долго люди жили в страхе и молили богов о спасении, но те их будто не слышали. Однажды придумал кто-то в колокол бить, чтобы достичь божественного слуха. На Кудыкиной горе звонницу построили, где колокол повесили, по древнему обычаю отлитый — в земле, и во славу тех богов нанесли на чашу колокольную священные надписи. А после назначили Звонаря — самого достойного из всех селян.
Зазвучал над селом колокольный звон: раз, другой, третий… И поворотилась река прочь, отступила за гору и покатила свои злые воды в неведомые дали — другое русло себе нашла. Все рады были, когда исчезла река-губительница. Говорят, перед тем как уйти, не хотела река сдаваться, взбунтовалась, разлилась по полям и лесам, урожай сгубила, деревья сгноила. Всю землю навеки испортила. Но люди перестали пропадать. С тех пор в селе верили, что звон колокола богов славит, а те взамен людей от нечисти оберегают. Ведь в Костяной реке-то, не иначе, нечисть водилась.
Так и пошел род звонарей. От самого первого звонаря и до него, нынешнего, дошло железное правило, которое требовалось всем звонарям неукоснительно соблюдать: только с добрым сердцем и светлыми мыслями можно было к колоколу прикоснуться. И уж подавно никого посторонних к святыне не подпускать. А не то, говорили, беду накликать можно. Вон, к примеру, соседняя Камышовка опустела совсем, да говорят, не просто опустела, а вымерла — не иначе, из-за нечисти. Мужики, которые по осени в те края наведывались, ни одной живой души не встретили: избы нежилые, бесхозные, а вокруг — лес мертвый, ни зверья, ни птиц. «Так что беду немудрено накликать — вот она, рядом совсем. Только колокол и спасает. Пусть трудно, пусть голодно живем, а живем ведь!» — так думал Звонарь в то утро, когда впервые после долгой зимы бока колокольной чаши вновь засверкали на солнце.
Пора было отправляться к звоннице. Вода в ведре на печке за ночь остыла, но все ж была не такая ледяная, как в колодце, — скулы не ломило. Звонарь торопливо умылся, подумал, не подбросить ли пару поленьев в топку, и решил, что так сойдет. Ведь солнечно сегодня! Вспомнил о том, и на душе потеплело. Весна… Даже скудный завтрак из надоевшей вареной картошки и луковицы не омрачал радости, нарастающей внутри. Скоро, скоро все изменится к лучшему!
Накинув телогрейку и сменив валенки (не очень-то удобная обувь для дома, зато можно сэкономить дрова) на кирзовые сапоги, Звонарь вышел во двор и отпер калитку. Из соседней избы, стоявшей на противоположной стороне улицы, доносились гневная ругань и заливистый детский плач. В мутных окнах дома над поваленным набок забором метались серые силуэты. Вдруг в доме раздался грохот, будто упало что-то тяжелое — по меньшей мере, шкаф, — и одно из оконных стекол брызнуло наружу россыпью осколков. Сразу стало очень тихо, но всего через мгновение брань хлынула из окна пуще прежнего. «Чего это Щукины воюют?» — Звонарь озадаченно поскреб шею и шагнул, было, по направлению к соседскому дому, но остановился в растерянности. Он не мог позволить себе влезать в чужие раздоры, прежде чем исполнит утренний колокольный звон. «Только со светлыми мыслями», — вспомнился ему наказ покойного наставника. Повернул налево и пошел, спеша уйти подальше, но до его слуха еще долго долетали истеричный женский крик и глухая матерная брань. Удалось даже разобрать одну фразу: «Соображаешь, скотина, чем я теперь детей кормить буду?!»
Досадуя, что мысли о соседях мешают настроиться на нужный лад, Звонарь резко ускорил шаг и с размаху вступил в лужу. Жирные комья грязи взметнулись вверх из-под сапог и осели на брюках и тулупе. Досады еще прибавилось, и он едва сдержался, чтобы черта не помянуть. Только этого не хватало!
Идти до звонницы было не близко. Обычно путь занимал около получаса, если не спешить. А теперь Звонарь почти бежал, даже дыхание сбилось, но чудилось ему, что гора, на которой высилась звонница, пятится, отступая с той же скоростью. «Нехороший знак!» — От этой тревожной мысли в груди неприятно кольнуло. Звонарь остановился, замер, прислушиваясь к ощущениям. В последнее время возраст все чаще напоминал о себе хрустом в суставах, болью в пояснице и ногах, но сердце пока не подводило. «Чего это я разогнался? Поди, не опаздываю!» — мысленно урезонил он себя и пошел уже медленнее, тем более что дом Щукиных остался далеко позади. Да и перед подъемом в гору надо бы выровнять дыхание, а то мало ли что там кольнуло. Ведь ученика у него до сих пор нет. Некому важное дело передать. Вот помрет Звонарь ненароком, и сгинет поселок Кудыкино как не бывало.
Впереди простирался участок рыхлой бугристой земли, обычно используемый селянами для выращивания картофеля, — небольшой клочок, отвоеванный у болот и тщательно оберегаемый
