Нана Блик - Наоми

Жужжащий в моём правом кармане телефон позволяет мне вырваться из крепких объятий моей милой, но глупенькой Шейлы.

– Миссис Купер, уведомляю вас о том, что вы записаны к вашему лечащему врачу завтра на девять утра, – голос моей ассистентки звучал спокойно и деловито, внушая мне слабую уверенность в том, что не все в моём окружении страдают дефицитом ума.

Отказавшись от ужина, я просто валялась в своей уютной постели, считая часы до приёма в надежде, что доктор всё же сможет облегчить мою странную боль. Я всматривалась в фотографии на стенах, пытаясь сопоставить этих смотрящих на меня с чёрно-белых полотен сладеньких полнощёких пупсиков и моих испорченных временем и, наверное, мною же современных детей. Их по-доброму наивные улыбки грели моё сердце, хотя в большинстве этих снимков мы просто были запечатлены на фоне старых потёртых обоев в нашей бывшей двухкомнатной квартирке. Тогда у нас не было ещё этих денег, тогда мой муж был ещё жив, тогда ещё мой Патрик был рядом со мною, и мы впятером были большой по-настоящему счастливой семьёй с единственной общей для всех осью пути и вектором плавного и направленного движения. Я начала бередить свою память, вспоминая о том, как мы все пришли к такому вот образу жизни, и картинки и образы начали влетать в мою голову, нагружая и без того обессиленное от фактов и боли сознание.

Как оказалось, поднять свой первый миллион моему мужу удалось, как ни странно, на брокерском поприще, только двумя годами спустя мы смогли совместными усилиями открыть небольшую консалтинговую компанию, которая уже в первый год смогла увеличиться до таких размеров, что стала одной из ведущих в стране. Деньги поплыли рекой, только сердце Патрика, не выдержав такой радости, остановилось прямо посреди совещания, не желая больше работать ни единой секунды. Я во избежание тогда казалось мне самого страшного, а именно того, что все старания мужа могут разлететься прахом по воздуху, тратила все свои силы и время на компанию, упустив при этом детей. Я, если честно, не была свидетелем таких важных моментов, как первый шаг моей Шейлы или её первое слово, я совершенно не помню первого парня Кэтрин или выпускного Арона, хотя это очень важные этапы в жизни детей. Не я причёсывала девочек по утрам, учила их краситься или давала им женские советы, не я хлопала из зрительного зала Арону, когда он получал свой аттестат, хорошо хоть на свадьбе Кэтрин я как-то присутствовала, но от этого ощущение того, что полжизни было утеряно мной с моего же согласия, только крепло в моей растерзанной временем и сомнениями душе. Да, я утвердилась в статусе бизнес-леди, но абсолютно потеряла себя в роли матери, и это ужасно. Я внуков-то своих вижу раз в год на их день рождение. И к чему все эти деньги, если я растеряла семью. Даже Шейла, живя рядом со мной, далека от меня как никогда, и от этого мне становится страшно.

Терзая себя жалкими сожалениями, я окунулась наконец-то в сон. Только лишь во сне Стэлла уступила место Наоми, которая, обливаясь слезами, просилась к Маме на ручки после того, как намеренно залила жёлтой краской стены комнаты одиноко стоящей в нашем саду часовни. Даже тут Лилиан проявляла терпение, освобождая вместе со мной расписные стены и иконы от жёлтого смрада. Только сейчас её слова доходят до моего разума, обнажая суровую правду: «Наоми, если ты любишь мясо, а кто-то ест только рис, то это не значит, что его вкус испорчен или неправилен, просто его тело способно принять только лишь эту пищу, но за это ненавидеть его не следует. Нужно просто попытаться понять его. Иногда за сложным скрывается нечто простое, жаль, что не каждый способен это вовремя разглядеть!».

Плавная трель будильника вырывает меня из плена детских грёз Наоми, погружая далеко не в радужную действительность. Тело по-прежнему болело и изнывало, даже сон, пускай и короткий, и хоть какой-то физический отдых абсолютно не пошли мне на пользу. Мне напротив даже казалось, что боль немного усилилась, создавая серьёзный дискомфорт при движении. Не решившись даже позавтракать лёгкой творожной запеканкой, я лишь только приняла успокаивающую душу и тело ванну в качестве одной из обязательных утренних процедур, а затем только направилась на приём к своему семейному доктору, который естественно меня уже ждал.

Стивен привёз меня вовремя и помог даже выйти из машины. Его помощь сейчас была мне очень нужна, но самое странное заключалось не в этом, а в том, что я воспринимала эту нужду как нечто само собой разумеющееся, в глубине души заранее соглашаясь с внутренним своим состоянием. Я просто улыбнулась Стивену в ответ, хотя никогда не делала этого прежде, чем вогнала его в краску и заставила не на шутку смутиться, а только потом позволила себе неуклюже ввиду своего состояния зашагать к центральному входу больницы.

Кабинет мистера Джонса был на шестом этаже двадцатиэтажной больницы. Обычно я поднималась к нему по лестнице, но сегодня, не имея на это обычных физических сил, просто воспользовалась комфортабельным лифтом.

– Стэлла, доброе утро! – улыбчивый слегка облысевший доктор вышел ко мне навстречу, приветствуя меня лично! – После звонка твоего ассистента, каюсь, немного занервничал, но от того и ждал тебя с нетерпением, чтобы развенчать все сомнения и страхи. Давай, чтобы это скорее случилось, пройдём ко мне в кабинет для требуемого осмотра.

Судя по манере его со мною общения, мне сразу становится ясно, что мы с ним не просто общаемся как два любых среднестатистических человека с прописанными ролями пациента и врача, а скорее, как близкие и давно знающие друг друга люди. Копаясь в задворках своей памяти, я вспоминаю, что мы с ним когда-то в прошлом жили по соседству и дружили целыми семьями, что позволило мне облегчённо вздохнуть, зная, что Брайан, именно так звучит его имя, сделает всё на самом высоком уровне и выяснит причину так сильно мучащего меня недуга.

Весь свой день я посвятила всевозможным анализам и обследованиям. Мне прокололи всё, что можно было только проколоть, поместили туда, куда только можно было поместить, рентген различных частей тела, ультразвуковое исследование, кардиограмма, эхограмма и многое другое, на что только была способна эта выдающаяся во всех направлениях клиника.

Вернуться домой мне удалось только после того, как солнце неловко спрятало за горизонт свои бесконтрольно вырывающиеся лучи света, а город захватнически поглотили искусственные источники света, в которых было слишком много соблазна и блестящего шелеста, но совсем мало естественных красок и звуков обычной человеческой жизни. У меня не было ни капли желания встречаться с кем-то из моих дорогих родственников, и, к счастью, к этому всё и свелось: Шейла с приподнятым духом и полным карманом наличностей уехала на открытие какой-то очередной помпезной гостиницы, Кэтрин удосужилась только уведомить меня по телефону о том, что прибудет ко мне лишь на предстоящих своих выходных, ну, а Арон, не покладая рук, трудился на благо нашего бизнеса, поэтому ему было не до меня. Я кое-как приняла душ и, выпив лишь стакан свежевыжатого апельсинового сока, рухнула с жаждой беспамятства на кровать. Тело абсолютно не слушалось меня, едва позволяя мне шевелить руками и ногами. Боль от любого движения была адская, поэтому я замерла, боясь даже дышать. Завтра Брайан будет ждать меня в клинике в районе полудня с полнейшей расшифровкой диагноза. От того, как я себя чувствовала, в голову закрадывались самые коварные мысли с обнаружением неоперабельных опухолей или констатацией других неизлечимых болезней. Больше всего я боялась озвучивания временного отрезка в диагнозе, мне слишком много ещё нужно было всего сделать, что я вряд ли смогу уместить все свои желания и идеи в какой-то установленный срок. Не желая больше терпеть себя и свои ужасные мысли, я выпила таблетку снотворного с жадным желанием погрузиться в сон без каких-либо снов. Я хотела обычного забытья и простого неведения хотя бы пару часов. Не думала я, что когда-нибудь буду просто мечтать об обычном спасительном сне, но, оказывается, всё бывает впервые!