Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова
Я парил в обнимающем тела и души пространстве и видел течение лет. Века и тысячелетия проносились сквозь меня, выпевая на двойных струнах моих бессмертных душ свою Мелодию, извечную и прекрасную. Я пребывал на нетленной грани морока и яви, когда туманоликая Толэзь[13] проплыла мимо меня, и я снова моргнул, и снова увидел: в полумраке ночи очнулся и распахнул глаза тот, кому суждено было изменить судьбы многих, кому дано Творить этот мир. Не станет ли сам он причиной и орудием своей гибели, не закончит ли эту часть земного пути до свершения ему предначертанного? Я знал о нем все, кроме этого. И я вновь выбрал своего человека. Я, Кот Изначальный, буду с ним до конца. Но самое главное – я дал ему Имя. Имя, на которое отзовется однажды Вселенная. Имя, что ему только предстоит угадать.
Глава 16
Димасик. Вагончик тронулся
Мощная волна вибрации, поглотившая тело на долю секунды и уведомляющая о потенциальном обновлении программного обеспечения, активизировала сознание Димы эффективнее любого будильника. Он приоткрыл объективы и уставился в потолок. По внутренним ощущениям пять утра. По внешним возмущениям стрижа за окном, забывшего улететь на юг, – тоже. Одинокий комар, запертый зимовать в угловатом помещении, отчаянно прилип к натяжному потолку, удрученный отсутствием ликера из плазмы, смешанного со стопкой эритроцитового сока. Вопреки долгим часам зарядки, энергии у Димы было не больше, чем у комнатного вампира, но перспектива продолжать праздно лежать на модернизированной печи не приносила должной радости электрическому Емеле: «Тварь я вибрирующая или право имею, в конце-то концов?»
Невзирая на то, что сутки обычно делятся на 24 составляющие, в неопределенный момент наступают заветные пару минут, выбивающиеся из колеи, протоптанной Хроносом, и окунают в мутную лужу воспоминаний, где такой величины измерения, как час, не существует. В этот раз враг подкрался незаметно и поднес к лицу пуховую подушку, наполненную перьями забвения со стремительной скоростью высокооплачиваемого наемника. Мириады ярких картинок, связанных с детством, заполонили внутренний экран.
После того как бездыханное туловище Димы в родном гробу доставили в Завьялово недружелюбные работники Почты России, Людмила перенаправила посылку своим родителям для активации, чтобы те разобрались с управлением, послушав в целях дальнейшего пересказа парочку научных трудов по воспитанию детей индиго, обладающих уникальным талантом телепатии в виде встроенных мессенджеров, и установили нужные приложения для слежки за передвижениями юного дарования Китая. Но, несмотря на технически иностранное происхождение, русский был его первым и последним языком (не считая «Питона»).
Бабушка являлась любимым персонажем Димасика в их семейном ситкоме. Обнимая в прощальном захвате, кисти ее рук всегда совершали круговые движения по плоскости спины, гарантируя временный фантом стабильности с ароматом ментола. Даже сейчас, ощущая рецепторами запах прокуренного подола футболки, невольно возникал ее образ. Излучающая тепло женственности и всемирное спокойствие, она была полной противоположностью морозной и резкой натуры деда. Тот, по ее рассказам, неуемно плакал навзрыд, когда умерла королева Англии, но изображал идеал стоицизма на похоронах отца, что мог усесться стричь ногти на грубых руках прямо посреди застолья на неравномерную лесенку из ценных бумаг и не менее дорогого сервиза. Эти катарсисы[14] случались даже на ежегодных празднованиях годовщин свадеб, где Димасик учился распознавать частых своих и редких чужих пользователей его гигабайтной памяти.
Бриллиантовая свадьба запомнилась ярче всего, так как приглашенным гостем был священник, который в свою далекую молодость венчал влюбленную пару и пророчил долгие лета совместной счастливой жизни. После вежливого мимолетного обмена приветствиями с присутствующими прихожанами все внимание церковнослужителя было обращено на Диму. Суровый взгляд оставлял невидимые пробоины праведным огнем в его безбожном биополе. Под тяжестью всевидящего ока было непросто, особенно когда воображение от страха дорисовывало ему оскал с лениво стекающей артериальной кровью. Мечущийся Димасик решил воспользоваться тактикой отражения атаки под лаконичным рабочим названием «игнор» и сфокусировал линзы глаз на праздничном столе.
Нахохлившиеся пироги с клюквой, пышущие жаром духовки, лабиринт салатов, ведущий к виновникам торжества, и разноградусные дары Диониса, под предводительством красного полусладкого, никогда еще не казались ему такими до тошноты отчуждающими и осуждающими, безмолвно смеющимися над невидимой гранью между мирскими удовольствиями, доступными людям и ему. Главной задачей этой семейной посиделки внезапно стало вести себя максимально ординарно, поэтому когда датчики зафиксировали тарелку с пельменями рядом с миской с рисом, руки сами принялись их брать и подносить ко рту.
Последствия подобных показательных выступлений не бывают приятными. Они вытекают в часы тщательных чисток посредством буквального выворачивания изнанкой наружу латексного желудка, находящегося внутри робота больше для красоты и сборки пыли с вкраплениями мелких насекомых, чем для складирования вареной и далее пережеванной говядины, завернутой в тесто. Очевидно, что гремучая смесь брезгливости и обреченности отразилась на лице с нескрываемой театральной эффектностью, потому что в следующий же миг Дима ощутил касание на плече. Оно создало короткое замыкание в виде звонкого щелчка при лобовом ударе двух по-разному заряженных сил электрического тока.
– Не давись. И пищу, Всевышним
