Счастливого дня пробуждения - Анастасия Калюжная
Я запоздало двигаюсь следом, едва успев схватить волочащийся за сороковым хвостик верёвки.
– В связке есть блестящий сувальдный ключ – двусторонний, с квадратной чёрной головкой, – поясняет он по пути, явно забывая, что я ничегошеньки не вижу.
Я чуть не влетаю в угол. Потолок тут низкий, над головой шумят трубы, в рябом мраке проступают змеи проводки. Мы останавливаемся у тяжеленной железной двери, от которой уже издали веет удушающим холодом, как от зимнего окна. Я кое-как ищу в темноте скважину, пока руки прилипают к ледяному металлу. Наконец ключ с усилием проворачивается, я дёргаю ручку и со страшным воющим скрежетом петель толкаю похожую на люк дверь.
Я нащупываю рубильник. Дёргаю. На потолке с хлопком зажигаются лампы, слепящий свет режет глаза, жужжит кварцевый рециркулятор. Попривыкнув, я потихоньку разлепляю веки, но вначале не понимаю, что меня окружает: всё покрыто хрусткой снежной корочкой. Здесь просто пронизывающий холод, от которого я пытаюсь отгородиться тёплыми ладонями. Воздух гудит от генераторов, и пахнет как-то странно, железисто и самую чуточку медикаментозно-горько. Я делаю осторожный шаг вперёд – под ногами перфорированный резиновый ковёр, слегка елозящий по скользкому кафелю. Стены в такой же зелёной керамике, как в морге, и вдоль них высятся железные каркасы, на которых лежат друг на друге глыбы необычно белёсого мутного льда. Всё заставлено ванными, до краёв заполненными той же замёрзшей жидкостью, смотан шланг у стены, и рядом лежат топор и копировальная пила.
– Что это за место? – шепчу я.
– А ты посмотри внимательнее, – хмыкает сороковой из коридора, отступая глубже в тень.
Я склоняюсь над ванной, смахиваю слой снега и…
Там лежит человек. Как я – со шрамами. Его лицо бледное и безмятежное; кажется, будто он спит, но ведь… Будто молний, меня поражает страхом.
– Что это? – побелевшими губами спрашиваю я, хотя мне всё уже ясно.
Неужели доктор и правда на это способен?! А я? Он и меня тоже… Слишком явственно воображение дорисовывает моё лицо поверх кадавра. От одной мысли всё во мне кристаллизуется таким ужасом, что тошнота подступает к горлу.
Губы дрожат, я в страхе оглядываюсь вокруг и только сейчас замечаю, что в каждой глыбе проступает тёмный человеческий силуэт. Где-то целиком, где-то частями. Меня накрывает паника, и воздуха вдруг становится очень мало; он густеет, тянется, как сироп, от него отказываются бронхи. Кажется, будто трепанационный бур потихоньку въедается в череп, будто началась лихорадка и в глазах всё раздвоилось. Я ищу опору, но везде натыкаюсь лишь на своих предшественников, которых видеть вовсе не хочу, я не хочу знать о них, не хочу лезть в это, не хочу! Не хочу! Не хочу!
– Они мертвы?.. – Прерывистые облачка пара слетают с моих губ, я напарываюсь спиной на глыбу и тут же, вскрикнув, отшатываюсь.
– Законсервированы, как сардины в банке. Просто биоматериал. Конструктор, – презрительно тянет сороковой. – Ведь так сложно достать новые части! И ещё сложнее успеть до того, как они начнут разлагаться. Проще отрезать свежее мясо. Ты тоже состоишь из их частей… Так чего ты отворачиваешься? Смотри, смотри! – сквозь зубы настойчиво клокочет он. – Запомни это! Ты ходишь по земле чужими ногами, смотришь чужими глазами, это им принадлежат твои органы! И если ты не сбежишь, то рано или поздно окажешься в такой ванной! Все мы там окажемся!
– И что же нам делать?! – мой голос звенит от ужаса.
– У нас всего один путь – за ворота, – пусто и очевидно цыкает он.
Глава 10
Никогда ещё моё утро не бывало хуже. Весь день я чувствую себя как раскисшая тряпка, зеваю и клюю носом на занятиях, зябко поджимаю пальцы в рукава свитера. Заснуть удалось только под самое утро; страшные, тоскливые мысли изводили меня часами, как кружащий над Прометеем орёл.
Доктор обеспокоенно щупает мой лоб и спрашивает, как я себя чувствую. «Нормально. Нормально, правда». – «Неужели? Если что-то не так, ты скажи». Я невольно дёргаюсь от его прикосновений, отчего по лицу доктора проходит рябь недоумения и сожаления. Он нарочно даёт мне сегодня задачки попроще, больше на повторение, чем на новые темы, а потом, взяв пару анализов, делает какую-то внеплановую инъекцию и отправляет меня отдыхать в библиотеку, вероятно, надеясь, что в спокойной обстановке я «поправлюсь» быстрее. Почему же так тяжело жить с тем, кому не можешь доверять?
Весь день я обдумываю намеченный план – простой, как реакция горения метана в кислороде. Доктор постоянно забывает ключи, и мне надо всего лишь подгадать момент, чтобы умыкнуть их и попасть в его неприступную комнату-крепость, пока он будет работать в операционной. Николай уже исключён из этого уравнения, а Мария вовсе не помеха. Однако втягивать её во всё это мне не хочется: она и так достаточно подставилась за меня. Флоренс и моим предшественникам это сделать было намного сложнее, чем будет мне. Я же по сравнению с ними просто дитя удачи.
– Должно быть, я тебя слишком нагружаю, – качает головой доктор на следующий день, сверяя результаты анализов. – У тебя не болит голова? Нет?.. Похоже, всё-таки переутомление. Ты точно хорошо спишь в последнее время?
– Не хуже, чем обычно. – Я пожимаю плечами, ковыряя ногти и стараясь не пересекаться с ним взглядами. Конечно, это ложь, я едва могу сомкнуть глаза.
Каждая проведённая с ним минута теперь отравлена подозрением, я выискиваю в его словах и жестах незримые призраки чудовищных планов на меня.
– Знаешь, обычно у учащихся есть каникулы. – Он задумчиво постукивает по щеке указательным пальцем. – Думаю, тебе тоже не помешало бы побездельничать недельку. Тем более на зимних праздниках это вполне нормальная практика.
– И чем мне тогда заниматься? – Я поднимаю на него взгляд.
– А чем ты хочешь?
Побегом отсюда.
– А что, если, ну… поехать в город? – робко предлагаю я.
– В город? – Он поднимает брови, затем досадливо морщится: явно ожидал какой-то другой просьбы. – Город… – повторяет он, будто пробуя слово на вкус. – В нынешнюю пору там ещё оживлённее, чем обычно. А зачем ты туда хочешь?
– На праздник посмотреть, – ещё тише говорю я, наблюдая, как на весь его образ падает клыкастая острая тень нового восприятия, исказившая все привычные цвета. Это уже не просто мой наставник, а человек, добровольно мучивший таких же, как я. Шестьдесят трёх живых, мыслящих существ.
– Хм. – Он поджимает губы, глядя куда-то в потолок, пощипывает себя за подбородок.
– Ну ладно тогда. Нет так нет. – Я поспешно отворачиваюсь к окну, избегая его утешительного прикосновения: мне больше не хочется, чтобы он меня касался.
И доктор правда надолго оставляет меня в покое. Я целыми днями слоняюсь по дому, не зная, чем себя занять, а удачный момент всё никак не подворачивается.
Периферией зрения я слежу за доктором, прячась за книгами, которые не читаю, наблюдаю за его отражениями в стёклах, высчитываю время и прикидываю расписание, стремясь вызубрить его до малейшего шага и минуты. И я понятия не имею, куда он обычно ходит вечерами.
Каждую ночь я навещаю Флоренс и сорокового, чтобы держать их в курсе событий. Они любят вспоминать прошлое и рассказывать по кругу свои
