Соседи - Екатерина Дмитриевна Пронина
– Надо идти искать его!
– Тогда сами заблудимся, – вздохнул Леня. – Подожди немного, может, Даник придет к ночи.
– Может, придет, а, может, его уже в лесу собаки доедают.
– И что ты предлагаешь? Звонить в милицию? Это испортит ему характеристику. Тогда уж точно ни один театр его в труппу не возьмет.
С тяжелой душой Ленька вышел с дачи Алеся, чтобы размять ноги и немного подумать. Он уже попросил бы о помощи отца или Николая Петровича Ухова, если бы не пришлось объяснять им, что друг живет на чужом чердаке нелегально. Как Карлсон. Леня невесело усмехнулся.
В этот момент толпа на остановке привлекла его внимание. Дважды в день, утром и вечером, в “Краснополье” прибывал чахлый ЛиАЗ желтого цвета. По субботам из него выгружались дачники с сумками, набитыми мясом для шашлыка, купальными костюмами и полотенцами. По воскресеньям та же толпа в соломенных шляпах и белых панамах ехала обратно в Горький, увозя с собой связки редиски, крепкие розовые яблоки и воспоминания о выходных. Но сейчас для автобуса было рано, да и людей собралось больше обычного.
Ленька заметил в толпе отца. Константин Алексеевич, размахивая руками, давал какие-то указания остальным. Рядом стояли оба Ухова, Ленка-комсомолка, дед Ефим и другие дачники.
– …Сначала прочешем лес за старым кладбищем, – говорил отец. – Если поиски не дадут результата…
Поиски? Уже? Но откуда они все узнали про Даника? С трудом Ленька смог протиснуться через толпу.
– Что случилось, пап?
Константин Алексеевич рассеянно посмотрел на сына, поправляя очки в роговой оправе.
– Милов пропал. Разве ты не слышал?
Отец Женьки, неприятный сосед, про которого в “Краснополье” говорят дурное, встал перед Ленькиным внутренним взором. Куда он мог деваться? Милов не ходил в лес и не купался, разве что занимался пробежками вокруг деревни и пил чай на даче деда Ефима. Такие люди просто так не теряются.
– Мы с ребятами весь день мост чинили… Совсем пропал?
– Да уж надеюсь, что нет, – отец улыбнулся. – Люба Милова говорит, он себя странно вел в последнее время. А вчера вот ушел за грибами и с тех пор не возвращался. Я думаю, тут может иметь место какое-то временное помутнение рассудка. В любом случае, лучше его найти, пока не стемнело.
“Что ж, если Даник еще гуляет в чаще, он, по крайней мере, выйдет на голоса и свет фонарей”, – подумал Ленька.
Отец во главе стихийно организованного поискового отряда пошел в сторону леса. Поднимающийся ветер трепал на нем куртку, срывал платки с голов любопытных деревенских теток и ломал кусты дикого крыжовника, которым заросло все “Краснополье”. Первые капли дождя упали в дорожную пыль. Ленька чувствовал, что и его мысли тоже рвутся, путаются, мешаются, как в урагане. Он неохотно подался домой, чтобы не пугать маму долгой отлучкой.
Ольга Ивановна Терехова сидела на веранде и маленькими глотками цедила чай. Белая вязаная шаль паутиной оплетала ее плечи. Ветер бесновался вокруг, обрывал с деревьев листья, швырялся неспелыми грушами в крышу беседки. А мама просто пила чай, сидя в плетеном кресле. Лицо ее было спокойным и почти величественным. Ленька вдруг подумал, что непогода идет ей, как хорошо подобранное платье.
– Можно я с тобой посижу? – спросил он.
– Садись.
Пока еще далеко гремел гром, и молния кривым клинком прорезала тучи на горизонте. Головы золотых шаров клонились к земле, никто не подвязал им стебли, многие цветы уже сломались. Леня тревожно подумал, что отец, увидев разоренные клумбы, будет недоволен.
– Мам, а ты веришь в то, что говорят деревенские?
– В полуволков, которые нападают на людей? Наверное, несколько собак подхватили бешенство. Лес близко, в Краснополье могла забежать больная лиса.
– Нет. Я про то, что мертвецы скоро оживут.
Мама вздохнула, точеные крылья носа затрепетали. Леня замечал, что с каждым днем она становилась тише и мрачнее, словно тяжелые мысли грызли ей душу. Мать и сын встретились взглядами.
– Прости, но нет. Я родилась в Краснополье, мне рассказывали те же сказки. Чудь белоглазая ходит по домам и забирает младенцев. В реке живет тварь, если посмотреть на нее, сразу сделаешься уродом. Кто-то плачет в лесу, а, если пойти на голос, начинает хохотать. Люди придумали эти объяснения, потому что река и лес опасны, а младенцы часто умирали в колыбелях.
Леня заметил, что сегодня мама смотрит на него не так, как обычно. Она будто долго-долго его не видела, а теперь заново узнавала. Казалось, она готова ощупать его лоб, щеки и нос, чтобы убедиться.
– Ты немного похож на моего деда, – сказала она. – Когда родился, был копия отец, а теперь вот проступает что-то. Может, характер его. Он был упрямый.
– А он верил в деревенские легенды? Наверное, нет, он же был коммунист.
– Ох, Леня, ты этого не поймешь. Матвей Крюков видел три войны. Прямо здесь, в Краснополье, во время Гражданской, его ранили в руку и в голову, он несколько дней лежал в лихорадке. Он верил, что видел людей с белыми глазами, которые прячутся под землей.
– Так он был сумасшедший?
От этой мысли Лене стало неприятно. Мама только вздохнула и покачала головой.
– Я же говорила, ты не поймешь. Когда на человека сваливается горе, которое больше, чем он может вынести, разум начинает рождать богов и чудовищ.
– Откуда ты знаешь?
– Тут не надо быть профессором. Когда-то здесь жила вся моя большая семья, а мой друг ходил к нам на чай в гости, как к тебе бегают ребята, и мы катали машинки по лавочке в саду. Только лавка сейчас и осталась. И я.
– Зато у тебя теперь есть я и папа, – ревниво сказал Леня.
Мать грустно улыбнулась уголками губ. Очередной порыв ветра распахнул калитку, будто невидимка решил заглянуть к Тереховым во двор. Погружаться в рассказы о прошлом мама, как обычно, не стала. У нее была привычка многое держать в себе. Ленька еще смутно знал, что ее друг детства, письма которого она до сих пор хранит, несколько лет назад погиб в Афгане, но она никогда не брала их с папой на кладбище. Наверное, ее старый приятель был хорошим человеком и заслужил, чтобы его помнили.
Начинающийся дождь прогнал мать и сына с веранды. Ленька ушел к себе и забрался в кровать прямо в одежде. Он не собирался ложиться, пока не узнает, что Даник, погуляв по берегу реки, промочив ноги и проголодавшись, вернулся в штаб. Обычно уснуть в грозу под рев ветра, в духоте было трудно: папа запрещал открывать форточки, чтобы не впустить шаровую молнию. Должно
