Прах и пепел - Владимир Владимирович Чубуков
Высунул Женька из дупла руку, и Алеша увидел в бинокль, как та выходит из плоскости тьмы: словно утопающий тянется над черной поверхностью пруда в надежде нащупать свое спасение. Сквозь поверхность совсем немного было видно, как продолжение руки, темнея, уходит вглубь и растворяется во мраке. Женька высунул руку по локоть, но уже плеча нельзя было рассмотреть, и тело, которому принадлежала рука, было полностью скрыто тьмой.
– Когда у Ершовых свадьба была, – произнес Пашка над самым ухом у Алеши, – и ночью они в дупло полезли, и Ершов-младший невесту там чпокал вовсю, а она кричала на весь двор: «Ой, бля, как хорошо! Ой, бля, Андрейка, давай, давай!», – у нее «бля» через каждое слово было, – то я тогда бинокль взял и папиным фонарем – а фонарь охренеть какой пробойный, – прямо в дупло посветил. Думал: щас такую порнушку позырю!.. А ничего не увидел. Свет в дупло входит – и все, с концами, теряется, как в толще какой-то. По идее, должен все дупло, до задней стенки, просветить, но я там ничего не увидел. Вообще.
Когда они с Пашкой вернулись во двор, Женька, выбравшись из дупла, подошел к Алеше, обнял за плечи и повлек к дереву.
– Полезай, сам увидишь, каково оно – оттуда смотреть. Все какое-то… вот другое прям. И не объяснишь, это видеть надо.
Алеша уперся и застыл на месте. По телу растекался страх. Казалось, этим страхом сочится Женькина рука, легшая на плечо; от нее струи страха, пропитывая майку, текли по коже и, проникая сквозь поры, достигали костей.
– Что такое? – заглянул Женька в лицо испуганному Алеше; неожиданно жестокая ледяная улыбка проступила на Женькином лице. – Ты не хочешь туда? Как это – не хочешь? Что за дела!
Пашкина ладонь легла Алеше на спину меж лопаток.
– Надо, надо! Лепан, ты должен это увидеть, – жарко дохнуло в затылок.
Алеша дернулся, но друзья крепко вцепились в него и поволокли к дереву. Они действовали как будто в шутку, но в то же время и с каким-то злым остервенением. С любым из них, один на один, Алеша, наверное, справился бы, но сразу с двумя совладать не мог. Как ни упирался, они подтаскивали его все ближе к дереву, распахнувшему пасть дупла, готовому пожрать приношение, которое вот-вот впихнут ему в глотку маленькие жрецы.
Они боролись молча. Алеша извивался, стараясь вывернуться из рук опасных незнакомцев, которыми вдруг стали друзья. Бывшие друзья, чьи личности словно бы в один момент выветрились из их тел, которыми тут же завладела непонятная враждебная сила, вышедшая из каких-то мрачных глубин.
Мелькнуло воспоминание о прочитанном недавно «Повелителе мух»; из предисловия к роману Алеша узнал, что его первое название было «Незнакомцы, явившиеся изнутри», а «Повелитель мух» – это придумал издатель, озабоченный тем, чтобы броским названием привлечь покупателей.
Незнакомцы, всплывавшие изнутри детей, героев книги, словно безобразные утопленники – со дна глубокого пруда, подменяли этих мальчишек злобными маленькими чудовищами, готовыми убить того, с кем только что водили дружбу. Эти двое – Пашка и Женька – тоже вдруг превратились в незнакомцев, словно бы приобщились к той самой древней и страшной тайне, куда окунулись с головой герои жуткого романа.
С каждым шагом, который приближал Алешу к дуплу, ему становилось труднее дышать. Воздух, казалось, раскалывался на пласты, и те пласты было никак не протолкнуть в горло. Дупло смотрело на Алешу, оно уже предвкушало, даже почудился тихий шепот, которым дупло призывало, втягивало в себя, словно гипнотической командой.
«Гипноз!» – лихорадочная мысль забилась в Алешином сознании, как влипший в паутину мотылек.
Года два назад Алеша задал отцу наивный вопрос: «А ты можешь меня загипнотизировать и под гипнозом приказать мне стать гипнотизером – чтобы я очнулся потом и уже сам мог бы гипнотизировать людей?» Отец, специалист по директивному гипнозу, рассмеялся тогда на этот детский вопрос, сказал, что нет, так нельзя, но потом задумался: какая-то мысль пришла ему на ум. И вскоре он попробовал провести с сыном сеанс гипноза для развития у мальчика гипнотических способностей. Однако опыт оказался неудачным: никаких способностей Алеша не приобрел, хотя и почувствовал в себе странное, трудноуловимое изменение, которое постарался подробно описать отцу. Тот заметил на это, что, возможно, в Алешиной нервно-психической области образовалась некая доминанта, но она еще окончательно не сформирована и пребывает в латентном состоянии.
Сейчас, когда друзья тащили его к дуплу, Алеша, разъедаемый щелочью страха, задыхающийся, теряющий силы, беззвучно закричал внутри своего сознания, и, в ответ на истошный мысленный вопль, что-то грозное, еще более страшное, чем пожиравший его страх, шевельнулось внутри. Казалось, где-то в глубинах треснула и разорвалась некая ткань, и что-то чудовищное, мерзкое, кишащее наполнило Алешу, хлынуло горлом и выплеснулось наружу – невидимое и тошнотворное.
Из Алешиной груди, разорвав майку, выросла сухая корявая ветвь. Это была галлюцинация, но ее видел не только Алеша – Женька с Пашкой тоже видели. Под ветвью, чуть ниже грудной клетки, на Алешином теле распахнулась черная дыра, нижним краем своим уходящая под спортивные трусы, к паху. Края дыры подрагивали, по ним волнами пробегали судороги. Дыра вела в глубокий темный провал; казалось, в Алешино тело вместился огромный объем пространства. Эту галлюцинацию тоже видели все трое. Ветвь, растущая из Алешиной груди, изогнулась, обхватила Женьку за плечи, пригнула к земле и потащила в провал на Алешином теле. Женька, стиснув зубы, молча дергался, пытаясь высвободиться, но уродливая ветвь держала крепко; ее тонкие отростки впились в тело, раздирая кожу до крови. Пашка отскочил в сторону и в ужасе наблюдал весь этот абсурд и кошмар. Алешина воля не позволяла ему броситься наутек, держала поодаль и заставляла смотреть.
То, что Пашке пришлось увидеть, не поддавалось никакому пониманию.
Он видел, как Алеша пожирал отчаянно упиравшегося Женьку, с помощью изгибавшейся ветви запихивая его в дыру на своем теле, отверстие которой расширялось и сужалось. Когда Женька полностью исчез в той дыре, ее створки сомкнулись и слиплись друг с другом, даже шва меж ними не осталось. Алеша стоял перед Пашкой как пьяный, пошатываясь, с ветвью, торчащей из груди. В какой-то момент Пашка моргнул, а когда веки разомкнулись, никакой ветви уже не было – видение исчезло. Вот только майка на Алеше была разорвана сверху донизу и лохмотьями висела, словно жилетка, открывая грудь и живот.
– Иди, достань его, – приказал Алеша, мотнув головой в сторону дупла, и прибавил: – Он там.
Пашка послушно полез на дерево, исчез в дупле и вскоре показался из него вместе с Женькой, обессиленным, плохо соображающим, мокрым, измазанным какой-то мерзкой слизью. Пашка помог ему спуститься и, поддерживая, чтоб не упал, растерянно спросил Алешу:
– Как это? Что…
– Никак! – с ненавистью отрезал Алеша, развернулся и пошел домой.
Лежа на диване в своей комнате, он пытался осмыслить случившееся. И не мог. Одна деталь не находила объяснения. Ветвь дерева, растущая из груди, и черная дыра под ней – все это можно списать на гипнотическое внушение и самовнушение, которое создало массовую, для трех человек, галлюцинацию. Но как объяснить то, что произошло с Женькой, который исчез внутри галлюцинаторной дыры и потом оказался в дупле тополя? И почему Алеша был так уверен, что Женька именно там? Откуда в тот момент взялась такая уверенность, он не понимал. Тогда он просто знал это – и все. Знал, потому что… да потому что иначе и быть не могло!
Алеша чувствовал себя очень неуютно с проснувшимися в нем способностями, которые не поддавались осмыслению. Будь это просто способности к гипнозу – другое дело, но здесь, кроме гипноза, было что-то еще, непонятное, пугающее. Отвратительное чувство подкрадывающейся опасности пробирало Алешу.
Чтобы отвлечься и развеяться, Алеша попробовал читать книгу, но не смог – текст рассыпался на мельчайшие фрагменты, страницы казались просто свалкой буквенных знаков. Алеша подумал, что сейчас лучше занять себя изображениями: разум воспринимает их в первый момент целиком, а затем заостряется на отдельных деталях, в отличие от текста,
