Прах и пепел - Владимир Владимирович Чубуков
«Так и есть, – раздался голос, мысленный голос внутри его головы. – Ты теперь много чего можешь – и это, и еще всякое».
– Ты еще кто такой? – вслух спросил Алеша.
«А ты что ж, по голосу не признал?»
И тут же в Алешином сознании этот голос связался с изображением высокого сумрачного старика на фотографии.
– Так, значит, это ты, – задумчиво произнес Алеша.
«Я, родненький, я! – собеседник негромко засмеялся – неприятен был этот смех – и продолжил: – Ты напрягись немного и сразу поймешь, кто я такой. Ты теперь многое способен понимать, когда захочешь».
Алеша задумался, представляя в уме лицо старика на фото, и тут же понимание влилось в него, словно отворили вентиль крана, и знание хлынуло струей.
Старик на фотографии был совершенно неуместной фигурой, потому что в тот момент, когда делался снимок, ему давно уже положено было лежать в могиле.
Никита Нилыч Зорницын, Алешин прадед, точнее сказать, прапрапрадед (аж целых три «пра»!), родившийся в середине девятнадцатого века, – его лицо видел Алеша на той фотографии, его голос звучал теперь в Алешином уме.
Часть вторая
Алешин папа, Родион Федорович, составлял свое генеалогическое древо, выскребывал отовсюду сведения о предках. Сам он, родившийся в 1954 году, как и большинство советских людей, толком не знал в своем роду никого дальше дедушек и бабушек; о прадедушках и прабабушках имел очень смутное представление, да и то не обо всех, что уж говорить про более далеких предков, терявшихся в сумраке былого!
Но на пятом десятке лет своих он возжелал познания и начал копать вглубь.
Каково же было его удивление, когда он узнал о своем прапрадеде по отцовской линии, Никите Нилыче Зорницыне, докторе медицины, профессоре, специалисте по нервным и психическим болезням. Профессиональный психотерапевт, Родион Федорович, оказывается, имел не таким уж и далеким предком коллегу – врача почти что своего профиля.
Родившийся в 1847 году в купеческой семье, Никита Нилыч из упрямства, которое было характерной его чертой с детства, пошел не по отцовским стопам – в коммерцию, но поступил в Императорскую медико-хирургическую академию в Петербурге.
Будучи чрезвычайно усердным студентом, в результате сильнейшего умственного и нервного перенапряжения он на втором курсе обучения попал в клинику нервных и психических болезней, к знаменитому профессору Ивану Михайловичу Балинскому, с диагнозом Hallucinationes Exaltati maniaca; впоследствии это заболевание назовут неврастенией.
Его болезнь – вместе с опытом успешного излечения – подогрела в нем интерес к психиатрии, достаточно новому в ту пору медицинскому направлению.
В 1871 году, после защиты диссертации, он получил степень доктора медицины, вскоре и звание приват-доцента, а также стал врачом той самой клиники, в которой лечился не так давно.
Впоследствии он два года путешествовал за казенный счет по Европе, посещая в учебных целях клиники и лаборатории знаменитых неврологов, физиологов и психиатров – Шарко, Вундта, Флексига, Вестфаля, Гуддена, Мейнерта. Заведовал кафедрой психиатрии Казанского университета, затем – кафедрой душевных и нервных болезней Военно-медицинской академии, как стала после реформы 1881 года именоваться его альма-матер, бывшая Медико-хирургическая академия.
А в 1892 году построил себе трехэтажный дом в Черноморске, большую часть помещений которого отдал под клинику нервных болезней и лабораторию экспериментальной психологии, которые сам же и возглавил.
Этот странный акт – совместить свой дом с клиникой – вызвал разнообразные толки в тогдашней научной среде. Поступок отдавал чудачеством, впрочем, после некоторых своих статей и публичных выступлений Никита Нилыч уже имел репутацию эксцентрика, которая только лишний раз подтвердилась, когда он обосновался на южной окраине империи, в маленьком Черноморске.
Одна из идей Никиты Нилыча, встретившая резкое неприятие у коллег, заключалась в том, что все люди без исключения психически больны, а так называемая «нормальность» – лишь одна из стадий всеобщего психического заболевания, которое только по недоразумению считается состоянием здоровым и естественным.
Никита Нилыч считал, что человек, который излечится от мнимой «нормальности» и станет нормальным в подлинном смысле, будет чем-то вроде бога среди людей, никогда не знавших и не видевших, что оно такое – настоящее психическое здоровье.
Во дворе своего дома-клиники Никита Нилыч собственноручно посадил тополь, который нарек символом истины, преодолевающей псевдонаучные заблуждения. И сказал, что когда тополь сей превратится в мощное древо с обширной кроной, то в ту пору отечественная психиатрия уже разовьется настолько, что будет по-настоящему излечивать людей, а не переводить их из одной стадии заболевания в другую. В те счастливые времена, предрекал он, так называемых «нормальных» людей будут госпитализировать и лечить, и пресловутая их «нормальность» начнет испаряться, как сырость, как наваждение, уступая место подлинному психическому здоровью, которое покуда неведомо человечеству.
Первым пациентом, которого Никита Нилыч решил излечить от мнимой «нормальности», был десятилетний мальчик, Виталик Ямских, сирота, потерявший родителей. Никита Нилыч приютил этого ребенка и в своей экспериментальной лаборатории, находившейся в подвале дома-клиники, подвергал его специальной терапии, в которой свои собственные методики гипноза сочетал с методиками, заимствованными из оккультных практик.
Даже самые непримиримые оппоненты Никиты Нилыча признавали, что в оккультных практиках, в сущности, проявлялись те же самые внушение и гипноз, которые впоследствии признала официальная медицина, внеся их в арсенал научных методов. Никита Нилыч утверждал, истинный ученый не должен брезговать даже оккультизмом, если методы его способны помочь в решении конкретных научных задач.
Узнав об этом, Родион Федорович загорелся нетерпением выяснить все подробности теории, разработанной Никитой Нилычем, и применявшихся им методик. Но, увы, сведения, которыми Родион Федорович располагал, здесь и заканчивались. Монографий Никиты Нилыча найти не удалось, свидетельств о ходе его экспериментов – тоже. Смог ли он добиться желаемого результата, сумел ли излечить мальчика, и если да, то чем характеризовалось состояние маленького пациента по достижении подлинной нормальности, – всего этого Родион Федорович узнать не сумел. Удалось лишь найти свидетельство о том, что с мальчиком произошла какая-то трагедия, в результате которой он погиб, но подробности происшествия остались неизвестны.
Поразителен был и тот факт, что дом, в котором вырос Родион Федорович, дом, куда его родители вселились через несколько лет после его рождения, в пятьдесят восьмом году, когда-то принадлежал его прапрадеду, о чем ни родители, ни сам он ничего не знали.
Судьба Никиты Нилыча в двадцатом столетии была неизвестна, он словно растворился в туманной дымке: по одним сведениям, продолжал возглавлять свою клинику, по другим – передал ее своему ближайшему помощнику, доктору Степану Дмитриевичу Сальскому, сам же покинул Черноморск и вообще Россию. Дату и место смерти Никиты Нилыча установить не удалось.
Его дети, две дочери и сын, прадед Родиона Федоровича, никогда не жили с Никитой Нилычем в Черноморске, их судьбы шли своими путями, один из которых привел-таки ветвь потомков профессора Зорницына в Черноморск, в тот самый дом, принадлежавший профессору и служивший местом его загадочных экспериментов.
Другим поразительным откровением для Родиона Федоровича, убежденного атеиста и материалиста, стал факт обращения Никиты Нилыча к оккультизму. Впоследствии, читая труды профессора Владимира Михайловича Бехтерева, Родион Федорович натолкнулся на концепцию «скрытой энергии», которая является первопричиной всего ряда физических и психических явлений. Из этой концепции следовал вывод, что необъяснимые, с материалистической точки зрения, психические явления имеют в конечном счете ту же производящую причину, что и явления физические. Эта мысль послужила Родиону Федоровичу оправданием для использования мистических знаний в научных целях.
Потому он и принял решение – оккультным методом войти в контакт с духом умершего Никиты Нилыча, – чтобы непосредственно от него перенять научный опыт.
Непросто далось это решение Родиону Федоровичу, и он вовсе не был уверен, что столь сомнительный метод даст результат, но раз уж наука развивается опытным путем, а ученый предок не брезговал оккультными средствами, то и Родион Федорович решил рискнуть и провести экспериментальный спиритический сеанс с целью вызова покойного Никиты Нилыча.
Технологию сеанса он позаимствовал из «Книги медиумов» Аллана Кардека. Это оккультное руководство, написанное в шестидесятых годах девятнадцатого века, Родион Федорович приобрел в современном российском издании. У Кардека он прочел,
