Переступив черту – 2 - Геннадий Петрович Авласенко
Тогда всё и выяснилось, и клятвенно пообещал мне Петрович более Нюрку свою (это внучку то) на порог дома моего не пускать и клятву с неё в этом взять крепкую. А ежели она, поганка (это слово Петровича, не моё), клятву свою нарушит – то и вообще пускай больше сюда, к дедушке, носа не кажет, вертихвостка безмозглая!
Душа у меня добрая, отходчивая. Посему, махнул я рукой на все, так сказать, условности и разрешил Нюрке во время её приездов в деревню душем моим свободно пользоваться.
И очень потом раскаивался в этом своём опрометчивом разрешении.
Ибо вскорости, во время одного из моих, заранее, кстати, незапланированных приездов, встретил я её там. Как раз из душевой выходила Нюрка, когда я в дом внезапно ввалился. Вот так, в чём мать родила, и выходила, только полотенце вокруг головы на манер тюрбана обмотано было…
Пьяный я был, каюсь, иначе вряд ли соблазнился бы на излишне пышные Нюркины прелести. Но, так или иначе, Нюрка своего добилась: охмурила богатенького нувориша. На одну, правда, ночь охмурила, а утром я, чуток оклемавшись, быстренько с дачи тогда укатил. И потом долго носа сюда не казал, опасаясь продолжения.
Но продолжения так и не последовало. Поняла, видно, Нюрка, что не по зубам орешек раскусить пыталась, поняла, да и махнула на меня рукой. В душ, правда, продолжала наведываться во время моего отсутствия, но теперь я это принимал как должное. Вернее, как отступное с моей стороны…
И вот сегодня, надо же, заявилась! Хоть знала, что я тут (машина во дворе), и что я не один сюда прикатил, ведь и об этом же знала, наверное, негодница!
Спускаясь по лестнице, я немного успокоился и решил, что скандала закатывать не стану. Просто вежливо предложу Нюрке по-быстрому заканчивать обмывание дородных своих телес и после этого уматывать отсюда на третьей скорости. А ежели заупрямится, паршивка, или начнёт фортеля свои выкидывать – Петровичем припугну!
Но, подойдя к душевой, я внезапно остановился в некотором недоумении. Даже в растерянности, скорее.
Нет, я нисколечко не ошибся, именно отсюда, из душевой, и продолжал доноситься до моих ушей равномерный шум падающих сверху водяных струй, да и стеклянная дверь изнутри была ярко освещена, но…
Шум был каким-то не таким, освещение тоже показалось мне довольно необычным. И, главное, никакой моющейся фигуры внутри, хоть сквозь рифлёное дверное стекло не особенно и рассмотришь. Тем более, ежели ещё и шторку плотно задёрнуть.
– Кто здесь? – проговорил я вполголоса, отчаянно борясь с подступающей к горлу паникой. – Нюрка, ты?
Ответа не последовало. И вообще, ничего внутри не изменилось, словно и не было там никого.
А может, и в самом деле не было?
Шум падающей воды вдруг резко и разом усилился и почему-то напомнил мне шум… дождя. Даже, скорее, ливня… а вот свет, наоборот, потускнел изрядно…
Да что ж там такое происходит, хотелось бы мне знать?!
Охваченный внезапной решимостью, я ухватился за дверную ручку и потянул её на себя. И почему-то даже не удивился, что дверь оказалась незапертой и сразу же широко распахнулась.
В душе и в самом деле никого не было. И не били сверху водяные струи, да и на полу было почти сухо. И, главное, плафон на потолке был не зажжён…
Всё дело было в зеркале, которое, впрочем, в данный конкретный момент зеркалом не являлось.
А являлось оно, скорее, «окошком» в какой-то иной мир. И там, в этом ином мире, сейчас был день, а не ночь, а ещё там лил дождь, и смутно проглядывалась сквозь его колышущую белёсую пелену пышная растительность, которая показалось мне почти тропической…
– Станислав Адамович!
Обернувшись, я увидел Ирочку. Закутанная в одеяло, она стояла чуть позади меня и с каким-то испуганным любопытством смотрела на почти тропический этот ливень.
– Что там, Станислав Адамович?
– Дождь, – почти машинально отозвался я, потом, спохватившись, удивлённо посмотрел на Ирочку. – Ты что, тоже его видишь?
– Кого?
– Не кого, а что! – поправил я Ирочку, продолжая внимательно на неё смотреть. – Дождь в зеркале… ты его видишь там?
– Шутите? – с каким-то даже облегчением прошептала Ирочка. – А я как-то сразу и не поняла…
– Что ты не поняла?
– Что вы шутите, Станислав Адамович. Застыли неподвижно и в темноту таращитесь… мне даже как-то не по себе стало…
Ирочка ничего не видела. И не слышала.
И, конечно же, ей показалось странным моё неподвижное стояние в темноте. Тем более, возле душевой…
– Хотите, я свет зажгу?
– Нет! – неожиданно и так знакомо мяукнуло у меня в голове. – Нельзя!
– Нет, нельзя! – машинально повторил я и только потом удивился.
Да и было от чего!
Злополучные очки, ранее милостиво врученные мне Еленой, были потом жестоко раздавлены неким металлическим монстром, им же – морально сломлены, а посему, чуть позднее, Еленой безжалостно уничтожены. Что-то от них в моём организме всё-таки сохранилось (к счастью или к неприятностям?… – так сразу и не сообразишь!), какие-то отдельные аномальные функции, которые, то возникали, то вновь исчезать изволили. Но вот этот мяукающий голос… его, блин, ни с чем иным невозможно спутать…
И почему, собственно, нельзя свет включить?
– Подойди к окну, – снова мяукнуло изнутри. – Только осторожно!
Пожав плечами (мысленно, разумеется), я приблизился к ближайшему окну. Ирочке шёпотом приказал оставаться на месте, и она послушно кивнула.
Ну, подошёл! Дальше-то что делать?
– Отодвинь чуть штору и выгляни. Опять же, осторожно и незаметно.
Я отодвинул и выглянул. И сразу же вновь отпрянул, спрятавшись за штору.
Аж три милицейские машины стояли возле дома Петровича: две легковушки и один джип. А на крыльце сам Петрович о чём-то оживлённо беседовал сразу с пятью милиционерами. Точнее, что-то им пытался объяснить, оживлённо жестикулируя обеими руками и время от времени указывая в сторону моего дома.
Ярко светила луна, да и лампочка над крыльцом у Петровича исправно всё освещала, так что видимость была просто отличная. И кроме тех милиционеров, что возле крыльца ошивались, смог вычислить я ещё нескольких, возле машин оставшихся. На этих, кстати, и бронежилеты были, и каски. И автоматы в руках.
