Переступив черту – 2 - Геннадий Петрович Авласенко
– Может, протопить помещение в честь приезда?
– Не надо! – сказал я. – И так тепло.
– Тогда может баньку соорудить? С дорожки…
Я вопросительно посмотрел на Ирочку, но та лишь покраснела и потупила глазки. Ирочка, вообще, очень легко краснела, по всякому, считай, поводу и даже без оного.
– Так протопить баньку?
– Долго ждать, – сказал я. – В душе помоемся.
– Да что оно за мытьё, в душе!
Я ничего не ответил, ожидая, пока Петрович уйдёт. Но он всё медлил: сначала стал почему-то передвигать обувные тумбы у стены, потом, ухватив веник, принялся старательно подметать и без того чисто выметенную прихожую. Поняв наконец-таки истинную причину этого его чрезмерного усердия, я вытащил портмоне и, отсчитав несколько бумажек, сунул их Петровичу в руку.
– Это за прошлый месяц оплата.
– Премного благодарен! – прохрипел Петрович, старательно пересчитывая купюры. – Так тута, вроде как, и залишне будет…
– С премиальными!
И вытолкав враз повеселевшего Петровича за дверь, я повернул защёлку и оборотился к Ирочке, всё так же неподвижно стоящей у вешалки.
– Ну, чего мы тут стоим? Идём в комнату. Или нет, сначала на кухню. Поищем чего в холодильнике. Не знаю, как ты, а я ужас как проголодался!
Глава 11
Не могу сказать, что именно меня разбудило среди ночи? Возможно, луна?
Большая и круглая, она не просто заглядывала в комнату, она буквально заливала её своим серебристым светом, и обнажённое тело Ирочки, лежащей рядом, вдруг показалось мне в этом обманчиво-чарующим лунном освещении некоей изящной металлической статуэткой. Именно статуэткой, но никак не живым человеком, ибо даже дыхания Ирочки не было слышно, хоть тишина в комнате стояла абсолютная.
Это, конечно же, была простая иллюзия или, скорее, некое дьявольское наваждение, и умом я отлично это понимал. Но, даже понимая и осознавая всё это, я, тем не менее, некоторое время лишь молча и с каким-то испугом даже рассматривал неподвижное тело Ирочки, не решаясь дотронуться до неё. Ибо просто боялся, что пальцы мои внезапно ощутят не нежную теплоту девичьей кожи, а холодную твердь металла…
Но тут Ирочка вздрогнула, пошевелилась и, что-то невнятно пробормотав во сне, повернулась ко мне спиной, так и не проснувшись при этом. И я, спохватившись, тут же осторожно набросил на её оголённые плечики сползшее, было, одеяло и сам нырнул под это же тёплое одеяло, обхватив Ирочку обеими руками и нежно привлекая её к себе.
– Что, уже? – сонно пробормотала Ирочка, прижимаясь ко мне всем телом. – Уже вставать?
– Ну что ты, маленькая, что ты! – зашептал я Ирочке на ухо. – Спи, рано ещё!
И Ирочка вновь уснула. Спокойно и безмятежно, как спят дети, уверенные в том, что родители всегда начеку и всегда помогут или защитят, ежели что…
Мудрые всемогущие родители…
Я тоже попытался уснуть, но сон почему-то упрямо не желал вновь ко мне возвращаться.
Зато вместо него в душу медленно заползала тревога. Тревога и смутное ощущение какой-то незримой, но грозной опасности, которая уже неподалёку…
Вот чёрт, нервы разыгрались, что ли?
Но я знал, что нервы тут не причём. И опасность действительно существовала, грозная и даже смертельная опасность, и не только для меня одного, но и для Ирочки, которую я столь неосмотрительно вовлёк во всю эту чертовщину.
И с чего я взял, идиот, что тут, на лоне природы, буду в большей безопасности, нежели в городских своих пенатах? И что те, кто за мной сейчас охотится: будь то лемуры, сородичи беловолосой девицы или (а почему бы и нет?!) Елена с сотоварищами, что не осведомлены они все об этой моей скромной деревенской «фазенде»?
А может, и не охотится за мной никто, и это всё лишь мои болезненные фантазии и ничего кроме?
Может и так, но хорошо всё же, что нет тут у меня, на даче, крупномасштабных зеркал! Ни одного зеркала такого, чтобы в него человеку можно было пролезть… хотя, нет, вру! Одно такое всё же имеется…
В душевой!
И тут до меня дошло ещё кое-что…
Что снизу, с первого этажа, вот уже некоторое время до ушей моих доносится какой-то на удивление знакомый звук, и я, хоть и не сразу, понял, наконец-таки, что это за звук такой…
Это был звук льющейся воды, и, конечно же, доносился он из душевой.
Что за бред?
Или это я сам воду забыл отключить, после того, как мы с Ирочкой…
Да нет, не может этого быть, не настолько же я был пьян вчера вечером! Да я и, вообще, был почти трезвым, тем более, что и выпили мы всего ничего: полбутылки кальвадоса на двоих еле-еле осилили. И хорошо помню всё то, что между нами в душе было, и что потом, уже в кроватке этой происходило…
И ещё…
Когда я проснулся (сам ли, или эта круглая луна меня разбудила?), то тишина в комнате стояла абсолютная. Ничего слышно не было, а значит, никакая вода не лилась тогда в душевой комнате.
А вот сейчас льётся! Да ещё как льётся, в полную, можно сказать, силу!
Значит там, в душевой, кто-то сейчас находится.
Вопрос: кто?
Мелькнула, было, мимолётная мысль о лемурах, беловолосых людях из приморского города, странных и всемогущих соратниках Елены, мелькнула да и пропала. Точнее, я сам почти сразу же эту мысль отбросил, как полностью несуразную. Ну, выследил бы меня кто-либо из этих тварей, ну, заявился бы сейчас убивать или в плен захватывать – душ принимать зачем перед этим?
Но ведь в душе сейчас кто-то был?
Одеваясь, я вдруг понял, кто там сейчас мог быть. И притом, почти со стопроцентной вероятностью.
Петрович жил один, жена умерла, дочь в городе обосновалась, но приезжала к нему частенько внучка, студенточка. Девчонка ничего себе, симпатичная, полненькая, правда, излишне, да и взбалмошная, каких поискать. И таких свободных нравов, что даже мне, далеко не пуританину, от её откровенных высказываний как-то не по себе всегда становилось при нечастых наших встречах. А уж как она мне глазки строила, особенно вначале…
Так вот, повадилась внучка во время частых своих приездов мой особняк тайком от дедушки посещать. Нет, насчёт воровства либо каких иных шалостей – чего не было, того не было. Но вот душ принять на чужой, так сказать, жилплощади – это запросто. И телек потом смотреть до полуночи посредством спутниковых двух сотен каналов.
И стыдил её за это
