Юкито Аяцудзи - Another. Часть 2. Как?.. Кто?..

И… еще Мей.

И другие ребята из класса 3-3 – много ребят. Который же из них – «лишний» / «мертвый» этого года?

Лица одно за другим всплывают из черноты в случайном порядке. Потом их контуры растекаются, лица преображаются во что-то отвратное, воняющее гнилью. Они становятся как стандартные «страшные лица», которые гримеры делают для всех фильмов ужасов. А потом –

Лицо, которое всегда появляется последним, – мое собственное, лицо Коити Сакакибары.

Мое собственное лицо, которое я вижу только в зеркале и на фотографиях. Его контуры тоже расплываются, и я вижу страшную рожу, самую страшную в целом мире…

…Я?

Это я?

Может, я и есть «мертвый», который проник в класс, не сознавая того, что «мертвый»? Не, нереально.

Вцепившись руками в собственное расплывшееся лицо, я испускаю тревожный стон… и просыпаюсь. И вот так – каждую ночь…

Я же не могу и правда оказаться «мертвым»?

Я пытался подобраться к этому вопросу со всех мыслимых сторон… вот как и сейчас.

«Мертвый» не осознает, что он (или она) «мертвый». Он существует благодаря искажению и изменению воспоминаний, которые внушают: «Я не мертв. Я жив и всегда был жив». А раз так…

Значит, может получиться, что я и есть он?

В начале апреля в этом году парт и стульев в классе было достаточно. Начался май, и одного комплекта стало не хватать. Потому что я перевелся после начала триместра.

Я был тем, кто внезапно увеличил численность класса на единицу. И если это значит, что я и есть «лишний» / «мертвый»…

Может, я просто не сознаю этого сейчас, а на самом деле я умер, скажем, в прошлом году или в позапрошлом, а мои бабушка с дедушкой, и Рейко-сан, и отец, и все остальные просто забыли об этом, и все записи изменились, так что все сходится…

…Стоп, секундочку.

Я резко замотал головой и прижал руку к груди. Убедившись, что сердце неутомимо бьется, я успокоился и снова принялся все обдумывать.

Базовые правила касательно «лишнего» / «мертвого», которые рассказали Тибики-сан и Мей.

«Мертвый» – всегда кто-то из тех, кто в прошлом лишился жизни из-за «феномена».

Жертвами «катастроф» становятся только люди, относящиеся к классу 3-3, и их кровные родственники до второго колена. Однако даже при этом если человек находится вдали от Йомиямы, он вне группы риска.

Каковы мои шансы в свете этих правил?

Чтобы потерять жизнь из-за «феномена», я должен был хоть какое-то время жить в этом городе раньше. И при этом либо учиться в классе 3-3 Северного Ёми, либо учиться должен был мой родственник до второго колена. Однако ни того, ни другого не было.

Когда мама училась в третьем классе – это, конечно, само собой разумеется, но все же – меня еще не было на свете. Когда в третьем классе училась Рейко-сан, я как раз родился (это было весной), но Рейко-сан приходилась мне тетей, а это три колена. Стало быть, я не попадал в «зону покрытия». Моя мама Рицко попала, а я нет…

Пятнадцать лет назад в июле мама умерла; я, ее единственный ребенок, все эти годы прожил с отцом в Токио. Без малейшей связи с классом 3-3 Северного Ёми. Сейчас, в апреле, я начал последний учебный год в средней школе и впервые приехал в Йомияму…

…Невозможно.

Дзззззз… Вдруг из ниоткуда возник загадочный низкий звук. Что это? Меня пронзила вспышка беспокойства, но тут же исчезла без следа.

Невозможно, снова сказал я сам себе.

Да, я просто никак не могу быть «мертвым».

Уверен, Кадзами и Сакураги убедились в этом еще тогда, когда пришли навестить меня в больнице.

Да, их вопросы в тот день…

«Ты в Йомияме не жил раньше?»

«Просто подумала, вдруг ты здесь жил когда-нибудь, пусть даже давно».

«А когда бывал, останавливался надолго?»

Мне еще тогда эти вопросы показались странными; теперь же я понимал, что ребята прощупывали, не могу ли я, новенький, оказаться «мертвым».

А под конец Кадзами предложил обменяться рукопожатием.

– Это тоже часть проверки, – объяснила Мей перед самым началом каникул. – Если пожмешь руку «мертвому» при первой встрече с ним, его рука окажется ледяной. По крайней мере так говорят. Но это сомнительная версия. Тибики-сан говорит, что это просто один из дурацких слухов, у него нет никаких подтверждений.

Но предположим, что я действительно «мертвый» и что Кадзами с Сакураги в тот день это поняли. Что они собирались предпринять в таком случае?

Этот вопрос не давал мне покоя, однако Мей ответила и на него.

– Тогда, думаю, как только ты впервые появился бы в школе, они бы сделали тебя «несуществующим» вместо меня.

– Меня?

– Да. И все бы игнорировали «лишнего», которого не должно было быть в классе изначально. Получилась бы очаровательная симметрия. Это было бы гораздо лучше, чем назначать «несуществующим» кого попало.

– И тогда «катастрофы» бы не начались?

– Возможно.

– Тогда… – я выплюнул вопрос, родившийся у меня внезапно. – Что если мы в конце концов вычислим «мертвого»? Если сразу же назначим его «несуществующим»…

– Я уверена, что это не поможет, – с легкостью развенчала мои надежды Мей. – «Катастрофы» уже начались. Как бы мы ни старались привести ситуацию в порядок, поезд уже ушел.

2

Вечером четвертого дня летних каникул, 25 июля, я впервые за долгое время поговорил с сидящим в далекой Индии отцом.

– Приветик. У тебя там уже каникулы, да? Как дела вообще?

Первая фраза отца прозвучала беззаботно, как всегда. Ну да, он-то не подозревал, что тут у нас творится.

– Да вроде нормально.

И я тоже ответил своим обычным тоном. Меня не покидало ощущение, что рассказывать ему о здешних проблемах было бы неправильно. Не говоря уже о том, что, даже если я ему расскажу, это вряд ли что-то изменит.

– Кстати, Коити, ты помнишь, какой послезавтра день?

От этого вопроса у меня на секунду сердце остановилось. Но я изо всех сил постарался ответить как ни в чем не бывало.

– Уаа, так ты не забыл?

Голос отца зазвучал чуть громче.

– Ну конечно.

Послезавтра, 27 июля, будет годовщина ее смерти. Моей мамы Рицко, скончавшейся пятнадцать лет назад в этом самом городе.

– Ты ведь сейчас в Йомияме, да? – уточнил отец.

– Да.

– Не собираешься поехать в Токио?

– Ты хочешь, чтобы твой сын туда в одиночку поехал навестить ее могилу?

– Нет, ничего невозможного я от тебя не хочу. Мы же это заранее не обговаривали.

– Угу. Я сам не очень уверен, что мне делать…

Прах мамы покоился не в Йомияме, а в Токио, в склепе семьи Сакакибара. Каждый год мы с отцом ходили туда вместе. Сколько я себя помню, ни одного раза мы не пропустили.