Соседи - Екатерина Дмитриевна Пронина
Среди одинаковых, как матрешки, бабушек выделялся только косматый, чернобородый отец Павел – единственный сильный мужик на "деревенской" половине Краснополья. Сын священника, поп-расстрига, бывший комсомолец, он разочаровался во всех идеях, которым следовал, потому что ни одна не нравилась ему полностью. Он был человеком сильных чувств, которые не знал, к чему бы приложить. В “Краснополье” над ним посмеивались и звали ренегатом и деревенские, и дачники.
Ленька сначала не понял, куда это они все идут. В ларек, что ли, чтобы не страшно было по одному покупать хлеб и спички? Но процессия завернула во двор Ефимовской дачи.
Это было уже удивительно. "Деревенские" никогда не ходили на собрания дачного поселка. Их не волновало, сделают ли третий рейс автобуса до Горького, надолго ли отключат электричество в воскресенье и проведут ли в этом году воду. Они жили собственной тихой жизнью, жгли свечи и керосинки, с ведрами ходили на колонку, выменивали друг у друга молоко и яйца на дрова и шерсть. Только исключительное дело могло погнать их из домов и привести на веранду Николая Петровича.
Ленька, держа у груди сверток с пирожками, вошел следом. Получилось, что он пристроился в хвост деревенской процессии.
А на веранде, за столом с белой скатертью, сидели дачники: Милов с бледной, бессловесной женой, Ленка-комсомолка, дед Ефим. Во главе, в плетеном кресле, сидел сам Николай Петрович Ухов. На столе стояли веселенькие голубые чашки в горошек, дымился только что согретый самовар, жена Ухова на ноже раздавала кусочки слоеного торта.
Деревенские остановились у крыльца, отец Павел размашисто перекрестился. Дачники застыли в немом удивлении.
– Здесь у вас собрание проходит? – обстоятельно спросила кривая на один глаз бабка Акулина. – Мы по срочному делу.
Николай Петрович встал из-за стола и с неловкой улыбкой приподнял соломенную шляпу.
– Проходите, пожалуйста! Давайте я вам кресла вынесу, – спохватился он. – Самовар как раз поспел.
– Не с руки сейчас чаи гонять, – отец Павел рубанул воздух ладонью.
– Что-то случилось? – Ухов стал на глазах бледнеть и оседать в кресло.
– Диавол явился на землю нашу, чтобы черное дело творить, – прокашлявшись, сказал отец Павел. – Мы должны стать едины против злой силы, как в Святом Писании говорится.
– Давайте без вашей суеверной чуши, – поморщился Милов.
– Дьявол, ага! – засмеялся дед Ефим. – Люди двадцатого века все должны быть материалисты.
– Гагарин в космос летал, Бога не видал!
Деревенские стояли, смиренно принимая шутки и брань, скорбно опустив плечи в заштопанных тулупчиках. Леньке стало их жалко до боли в сердце. Хотя он, вообще-то, считал, что Милов и дед Ефим правы. Но все же эти люди, пускай суеверные, пускай даже темные и глупые, пришли напуганные. Разве не должен советский человек помочь?
– Нельзя копать землю у Пояса Лирниссы, – сказал, как отрезал, отец Павел. – Иначе до ворот ада докопаемся, черти на землю полезут.
– Дьявол или нет, а все равно нельзя, – бабка Акулина, беспокоясь, комкала в руках платок, который стащила с головы. – Дурное дело будет.
– Археолог на дачах живет. Отговорите его от эх… эх… эхспедиции, – с трудом, ломая язык, попросила бабушка Кулебяка. – Нас он не послушает.
Леньке стало обидно за отца. Почему нельзя собирать экспедицию? Что такого видят старухи в никому не нужных каменюках? И что же, если раскоп отменят, выйдет так, что Леня просто так не поехал в лагерь?
Николай Петрович двумя пальцами помассировал переносицу.
– Мы это обсудим, товарищи, – сказал он, как, бывало, отвечал двум спорящим из-за полоски земли соседям. – Вынесем, так сказать, на повестку дня.
Удовлетворившись, видимо, таким исходом дела, деревенские развернулись и все такой же чинной процессией пошли прочь. Бабка Акулина все еще комкала в узловатых пальцах платок.
Когда она проходила мимо Леньки, он заметил, что личико у нее скорбное и несчастное, а рот горько сжат. Но он заставил себя поджать губы и задрать подбородок. Подумаешь, археология им мешает! Темные старухи! Дуры! Этот все поп их науськал, наверное.
Николай Петрович бессильно упал в плетеное кресло, утирая взмокший лоб. Нервный смешок сорвался с его губ. Разговоры за столом скоро возобновились. Ленька поднялся на крыльцо председательской дачи, скованный и неловкий.
– Тебе еще чего? – проворчал Ухов.
– Пирожки вот. От мамы.
Положив сверток на стол, Леня развернулся и пошел уже прочь, но у калитки остановился, обернулся и резко сказал:
– И не надо ничего выносить на повестку дня! Лучше дальше чай пейте!
Не находя слов, он раздосадовано махнул рукой и ускорил шаг.
***
Теперь, когда на раскопе пошли первые открытия, об экспедиции заговорили во всей деревне. Едва археологи сняли верхний слой дерна и земли, сразу же пошли первые находки: стреляные гильзы, проржавевший насквозь затвор от винтовки, истлевшая буденовка с синей суконной звездой, а на глубине около метра отыскали человеческие кости. Ленька видел, как их осторожно раскладывали на длинных брезентовый полотнищах, рядом с истлевшим обмундированием. Комсомольцы относились к ним с огромным уважением и говорили, что после раскопок их торжественно перезахоронят и на этом месте поставят памятный обелиск с красной звездой, где напишут имена всех погибших, какие удастся установить. Родители Леньки говорили, что в этом направлении предстоит еще много работы, потому что документы дивизии, в которую входил отряд прадедушки, пропали, а бой под “Краснопольем” сохранился и вовсе только в семейных преданиях.
Отец Леньки теперь целыми днями пропадал в лагере, как всегда уверенный, что без его указаний и инструкций работа будет безнадежно испорчена, а вот мама, побывав на раскопе пару раз, сослалась на плохое самочувствие и теперь предпочитала работать дома. У нее на веранде стояла печатная машинка и было разложено множество документов, связанных со славным путем кавалерийской дивизии Крюкова. Ленька подозревал, что ей тяжело смотреть на мертвых. Его самого скалящиеся черепа не пугали, а вызывали странное любопытство – ведь это были те люди, которых знал прадедушка, красноармеец Крюков. Они сражались рядом и погибли, а прадедушка выжил. Ленька решил обязательно расспросить маму, не осталось ли у нее фотографий прадедушки и его товарищей.
Глава 7. Кости на дне реки
Пляж в “Краснополье” любили и дачники, и деревенские. В жаркие дни тут было не протолкнуться. Румяные тетки в слитных купальниках загорали на
