Соседи - Екатерина Дмитриевна Пронина
Даник был мастером пугалок. Это такой вид страшилок, в конце которых надо что-то орать, главное погромче и замогильным голосом. Камалов обычно сидел в своем гнезде из одеял на тахте, расслабленно откинувшись к стене и прикрыв глаза. В сумраке тени на его смуглом цыганском лице составляли пугающую маску шамана. Он рассказывал очень выразительно, играл голосом, а, главное, никогда нельзя было предугадать заранее, когда он заорет. Иногда уже через пару фраз он начинал выть, как призрак, свесившись с тахты и скаля белые зубы. Бывало, он кричал по два раза за одну историю или не кричал вообще. Эта непредсказуемость особенно пугала.
– На опушке леса стоит дом вырезальщицы по дереву, – смежив веки, будто видел все внутренним оком, рассказывал Даник. – У него резное крыльцо и резная крыша, а из окон смотрят маленькие резные звери, которых хозяйка ставит на подоконник. В темноте глазки у них горят желтым. Хозяйка живет одна и не принимает гостей. Ее часто видят на крыльце. Она сидит в резном кресле и маленьким острым ножиком вырезает новые фигурки. Если подойти к ней и спросить, из чего она вырежет следующую игрушку, она улыбнется и скажет… ИЗ ТВОИХ КОСТЕЙ!
Иногда Даник с кошачьей ловкостью спрыгивал с тахты и начинал бесшумно расхаживать по чердаку, разыгрывая целые сценки.
Совсем иначе рассказывал Алесь. По-турецки сидя на подушках и скрестив босые ноги, он сплетал слова спокойно и обстоятельно, будто все произошло на самом деле. На важных моментах он рубил воздух ладонью или стучал кулаком по полу. Его истории пестрели деталями, названиями и именами. Иногда он возвращался к началу или середине, чтобы уточнить какую-то мелочь. Если он чего-то не знал, то никогда не выдумывал на ходу, а так и говорил. В рассказах Алеся обитала темная деревенская нечисть, давно прижившаяся рядом с людьми.
– На Чернаве, под гнилым мостом, живут мавки. Днем они прячутся в кувшинках на запруде, поэтому их можно увидеть, только если опустить башку под воду, – Алесь боднул головой вниз, показывая, как нужно нырять. – Рыбаки, которые так делали, видели раздувшиеся синие лица утопленниц с черными губами. Так мавки и выглядят на самом деле. А ночью они выходят на берег, только уже красивые. Дядя Боря их видел, поэтому теперь пьет. Мавки купают ноги в воде, а тот, кто выпьет этой воды утром, навсегда сойдет с ума.
– Почему? – шепотом спросил Ленька.
– Не знаю. Я же сам воду не пил.
Алесь пошевелил грязной босой ступней. В сумраке, когда только луна освещала чердак голубоватым светом, легко было поверить, что он правда гулял по берегу Чернавы, где резвятся по ночам мавки с белыми ногами.
А у Леньки истории всегда выходили странные. Он сам не знал, куда заведет его воображение, когда открывал рот. Именно его страшилки были самыми таинственными и запутанными. Пока длился рассказ, он словно проваливался в другой мир, в котором все, что он скажет, становилось явью.
– Давным-давно в этих холмах жили люди с белыми глазами. Они ходили в лес на охоту и удили рыбу в реке. Там, где сейчас пляж, сушились их лодки. А на месте ларька стояли деревянные идолы. Они приходили туда помолиться, приносили жертвы и пировали сами. У них всегда было достаточно мяса, даже если дичь уходила из лесов, а в реке было мало воды. Другие племена их не любили. Все оттого, что люди с белыми глазами ели человечину. Потом на эти места пришли коммунисты и прогнали их под землю. Теперь люди с белыми глазами живут в пещерах под Краснопольем и ночами царапаются в подполы своими длинными ногтями. Вот так: скррр, скррр, скррр…
Леня поскреб по доскам пола. От собственной истории по шее бежали мурашки. Он воочию представил седых безобразных стариков без зрачков, которые роют себе ход наружу.
***
Одним из немногих развлечений взрослого населения “Краснополья” были собрания садового товарищества. Скучающие дачники обычно пили чай на увитой плющом веранде деда Ефима. Он хорошо содержал участок. У других дачников могли быть покосившиеся ограды и заросшие травой сады, но не здесь. Доски в заборе стояли у Ефима, как солдатики во фрунт, а крупные, глянцевитые кабачки на грядках лежали, будто на прилавке.
Дед Ефим сам по себе был фигурой примечательной. В обеих половинах “Краснополья” не было старика вреднее него. Он ругался с бабами, но притихал, когда в спор включались их мужья, таскал за уши детей, которые залезали к нему в сад за яблоками, и считался главным скандалистом на собраниях. Даже председатель садового товарищества Николай Петрович Ухов побаивался деда Ефима. Его сутулая фигурка и низко надвинутая на лоб кепка не сулили ничего хорошего обитателям Краснополья.
На чаепитиях можно было посплетничать и позлословить, перекинуться едкими шутками и даже посетовать на неумелое председательство Николая Петровича, который никак не мог закончить починку злосчастного моста через Чернаву.
Кроме деда Ефима, в собраниях обычно участвовали председатель Ухов и супружеская чета Миловых. Николая Петровича Ухова в поселке считали добрым малым. Он уважал власть сильного, зато был безвреден и добровольно занимался организационными делами, которые не хотели брать на себя другие дачники. Его овальное лицо с мягкими чертами часто расплывалось в улыбке. У него был взрослый сын-лоботряс, который, если не играл в волейбол на пляже, то копался в мопеде.
О Миловых же соседи знали немного – они жили за плотно затворенными дверями. Люба Милова ходила на чаепития только с мужем, цепляясь за его локоть с напуганным взглядом, будто ее могли обидеть. Деревенские относились к Милову настороженно. Одни говорили, что он прогнал старшую дочку, пятнадцатилетнюю Женьку, из дома, и она теперь вынуждена жить с дальней родственницей в разваливающейся избе на берегу. Другие сплетничали, что девчонка убежала сама. Еще болтали, будто Милов уморил голодом в погребе родную мать ради наследства, а сам теперь живет в ее доме, но в это верили совсем уж чокнутые.
Ленькин отец относился к Милову приятельски и не верил в слухи. Иногда они вместе выходили на утреннюю пробежку, а на соседских собраниях садились рядом.
В тот день, когда лопата одного из археологов ударилась о твердый темный камень, Николай Петрович Ухов по обыкновению проводил чаепитие на веранде. Родители Леньки не хотели идти, но, чтобы не обижать хорошего человека и не прослыть буками среди дачников, мама положила в глубокое блюдо еще горячие пирожки с капустой, завернула в вафельное полотенце и велела отнести к Уховым.
